— Да, это мой неразлучный Алкид.
— Хороший конь, породистый.
— Знаете ли, князь, я пятилетним мальчуганом скакал по родным полям и лугам на этом коне.
— И вам позволяли?
— Я без позволения, тихонько. Бывало, у нас ещё спят, а я уже на коне, в одной рубашонке, — самодовольно рассказывал молодой казак.
— Удивляюсь! Лошадь горячая; обуздать её нужна сильная, опытная рука.
— Мой Алкид, кроме меня, никого не слушает. Алкид, иди за мной!
Красивая лошадь посмотрела своими умными глазами на казака и пошла за ним.
— А, это тот герой, про которого ты мне говорил, князь? — спросил ротмистр Зарницкий у Сергея, показывая на Дурова.
— Да, Пётр Петрович, прошу, прими его под своё покровительство, — с улыбкою ответил Гарин.
— Служить хотите? Кровь за отечество проливать? Похвально! Только как это вы от тятеньки с маменькой ушли, то есть убежали? Ну если они проведают, где вы находитесь, да вас вытребуют? — насмешливо спросил у казака Зарницкий.
— Я совершеннолетний, господин ротмистр.
— Виноват, на взгляд вам не больше лет пятнадцати. Что же, я готов, юный герой, принять вас в мой эскадрон.
— Постараюсь заслужить, господин ротмистр, ваше доверие.
— Может, мне за это и достанется от начальства: ведь у нас делается по форме, а у вас никаких документов нет — кто вы и что вы? Один Господь ведает.
— Я дворянин, звать меня Александр, а фамилия Дуров.
— Ну, так и запишем. Слушайте, юнец, когда у вас вырастут усы?
— Скоро, господин ротмистр, — покраснев, ответил казак.
— То-то, а то вдруг герой и без усов.
— Больше для него чести, — вступил в разговор Гарин.
— Больно руки-то у вас малы да нежны, боюсь — сдержат ли они саблю острую?
— Не беспокойтесь, господин ротмистр, мне не привыкать, не одну сотню французских голов снесу.
— Молодец! Право, молодец! А Наполеона не боитесь?
— Чего бояться! Он такой же человек; мне увидать его хочется!
— Зачем? Он съест вас! — добродушно засмеялся Пётр Петрович.
— Подавится!
— Он прожорист — целую Пруссию съел и не поморщился. Да и не одну Пруссию, а всю неметчину, — смеялся Зарницкий.
— А русским подавится! — говорил Дуров, стараясь попасть в тон с ротмистром.
— Молодчина! Люблю!
— Прошу, господин ротмистр, любить и жаловать.
— Ну, любезный друг, жаловать буду не я, а батюшка-царь да высшее начальство! А ты понравился мне, юноша. Смел и за словом в карман не полезешь. Я таких люблю.
— Ваше благородие! — позвал Щетина ротмистра, когда из барака вышли Гарин и Дуров.
— Ну, — откликнулся Пётр Петрович своему денщику.
— А ведь он девка!
— Что?
— Девка, говорю, ваше благородие, — утвердительно промолвил старик денщик.