Келли ухмыляется:
— Три хороших отпечатка с левой руки и два с правой. Ясные и четкие, лапонька.
Впервые за все время с той минуты, как Келли позвонила мне и сообщила, что Энни убита, я испытываю что-то кроме злости, печали и холода. Я ощущаю возбуждение.
— Попался, — говорю я и тоже ухмыляюсь.
Дженни удрученно качает головой:
— Вы, ребята, и в самом деле высший класс.
«Просто катаемся на темном поезде, Дженни, — думаю я. — Именно он привозит нас к вашим ошибкам».
— Вопрос, — вмешивается Алан. — Как так вышло, что никто не пожаловался на громкую музыку? Громкость у них была по максимуму.
— Я могу ответить, лапонька, — говорит Келли. — Помолчите и прислушайтесь.
Мы так и поступаем. Комнату наполняют звуки джаза и другой музыки. Звуки летят отовсюду — и сверху, и снизу.
Келли пожимает плечами:
— Здесь живет молодежь.
Алан кивает:
— Согласен. Еще одно. — Он жестом обводит комнату. — Убийцы здорово выпачкались. Не могли же они просто взять и выйти из дома все в крови. Им надо было сначала вымыться. Ванная комната выглядит идеально чистой, поэтому я думаю, что они приняли душ и тщательно убрали за собой. — Он поворачивается к Дженни: — Техники-криминалисты проверили канализацию?
— Я выясню, — обещает Дженни.
Звонит ее сотовый телефон, и она отвечает:
— Чанг. — Смотрит на меня. — В самом деле? Хорошо. Я ей передам.
— Что еще? — спрашиваю я.
— Это мой человек из больницы. Бонни заговорила. Сказала только одно предложение, но он решил, что ты захочешь узнать.
— Что?
— Она сказала: «Хочу Смоуки».
Дженни быстро доставляет меня в больницу, воспользовавшись полицейской сиреной. По дороге мы не разговариваем.
Я стою у постели Бонни и смотрю на нее. Она смотрит на меня. Меня снова поражает ее необыкновенное сходство с матерью. Меня это сходство смущает: я только что видела, как умирает Энни, и вот теперь она смотрит на меня глазами своей дочери.
Я улыбаюсь девочке:
— Мне сказали, ты звала меня, солнышко.
Бонни кивает, но не говорит. Я понимаю, что большего сейчас от Бонни не дождаться. Стеклянный взгляд, вызванный шоком, исчез, в глазах поселилось что-то отстраненное, безнадежное и тяжелое.
— Мне надо задать тебе парочку вопросов, солнышко. Можно?
Она настороженно смотрит на меня. Но кивает.
— Были ведь два плохих дяди, верно?
Страх. Губы дрожат. Но она кивает.
«Да», — перевожу я.
— Хорошо, солнышко. Другой вопрос, и на этом все. Ты видела лицо хотя бы одного из них?
Она закрывает глаза. Сглатывает. Снова открывает глаза. Отрицательно качает головой.
«Нет».
Я вздыхаю. Я огорчена, но не удивлена. Ладно, огорчаться буду позже. Я беру Бонни за руку: