.
Вне всякого сомнения, Юлиана Глинка представила Соловьева Блаватской с наилучшей стороны, и та, с присущим ей радушием, приняла его в особняке на рю Нотр-Дам де Шан. С первых минут знакомства Блаватская и Соловьев произвели друг на друга самое благоприятное впечатление.
Оказалось, что их в равной степени интересуют египетские тайны, та доисторическая мудрость человечества, суть которой унаследовали, как полагала Блаватская, иерофанты — так называла она не старших пожизненных жрецов при элевзинских таинствах в честь Деметры, богини земледелия, брака и семейной жизни в Древней Греции, а древнеегипетских жрецов высшей лиги при мистериях в честь Тота, или Гермеса.
Соловьев на протяжении полутора месяцев ежедневно общался с Блаватской. Ее оккультно-теософские рассуждения совпадали с его тогдашними умонастроениями. В большей степени он интересовался не теософской теорией, в которой он мало разбирался по причине незнания английского языка, а всякого рода чудесами, феноменами, которые производила Блаватская. В самом деле, единственной, с чем из ее теософских трудов он ознакомился, была «Изида без покрова» на французском языке, которую сама Елена Петровна охарактеризовала как произведение неудовлетворительное, сбивчиво и неясно написанное. Общение с Блаватской развивалось для Соловьева как приятное и праздное времяпрепровождение по той, вероятно, причине, что не требовало от него особенного духовного и умственного напряжения и сосредоточенности. Однако эту безмятежность вдруг омрачила сплетня, которую привезла в Париж из России фрейлина императрицы Ольга Смирнова.
Ольга Смирнова заявила, что тифлисский полицейский суд якобы обвинил Блаватскую в воровстве, обмане и мошенничестве>[428]. Разумеется, ни Соловьев, ни Глинка не поверили этим нелепым наветам, они потребовали убедительных доказательств.
Ничего определенного Блаватской предъявлено не было. Мало ли что говорят о людях, которых не так-то просто, если вообще возможно, подводить под один ранжир! Глинка, не скрывая обожания и преданности своему кумиру, самоотверженно ринулась в бой, ни на минуту не сомневаясь в оккультном даре Блаватской. Она желала провести собственное расследование, уличить недоброжелателей Блаватской в подтасовке фактов и тем самым спасти ее репутацию. Глинка немедленно написала в Тифлис князю Дондукову-Корсакову Она просила его разобраться в том, что за дело рассматривалось в связи с Блаватской в тифлисском суде, и по мере возможности выслать в Париж официальное обвинение, если таковое вообще имеется