Филипп перевел взгляд на Чеботареву. После того, как Мушка пересела к Федору, Соня осталась за столом одна. Было не похоже, чтобы это ее как-то обеспокоило, огорчило. То ли она замечательным образом владела собой, то ли на самом деле первая ученица их класса совершенно бесчувственная, ничем не пробиваемая особа, которая, как говорится, пойдет по головам, если это понадобится. Впрочем, все не так просто… Соня ведь плакала в гардеробе после того, как Кудрявцев ее оставил… Как же все запутанно…
Вот если посмотреть на него, Филиппа Доронина… Ему ведь Соня нравилась, очень нравилась. Он думал о ней постоянно, как только голова освобождалась от учебы и других жизненно важных насущных дел. И что теперь? Чеботарева стала ему неприятна. Значит, это была не любовь? Ведь только что приходила в его голову мысль о том, что любовь может простить все… Или на самом деле вовсе не все можно простить даже любимому человеку? Разве можно простить подлость, предательство? Наверно, единичные можно… Если человек совершил что-то не слишком порядочное, но мучается от того, что оказался на это способен, раскаивается и никогда больше этого не сделает, тогда почему бы и не простить… А вот если как Соня… Ее совершенно не волнует, что за все отвечать придется ему, Филиппу. С другой стороны, она не просила его о жертве… Он сам на все пошел ради любви, которая, к сожалению, так быстро развеялась… Нет, не к сожалению! К счастью! Раз Чеботарева способна на мерзкие поступки, то непременно эта ее мерзость проявилась бы в другом месте. Не в школе, а там, где кто-нибудь посмел бы ее огорчить, уязвить, обидеть…
Филипп со страхом во взгляде опять обернулся к Мушке и Кудрявцеву, которые не смотрели друг на друга, но были прочно и счастливо связаны взаимным чувством симпатии. А что, если Соня не простит Федьку и Киру? А она, конечно, не простит, раз Манюню не простила… Но что она может сделать? Да разве можно предугадать шаги негодяев и подлецов? Для этого самому надо быть таким же… Ну нет… Он, Филипп Доронин, конечно, далеко не идеал, но уподобляться Чеботаревой никогда не будет. То есть он мог бы, конечно, ради прикола намазать доску маслом, чтобы урок у ненавистного всему классу учителя сорвался, но у них, к счастью, нет таких учителей. И потом, он сам и ответил бы за свой поступок, никогда не стал бы скрываться за чьей-то спиной… Или даже не за чьей-то спиной, а в надежде, что до сих пор ничем не подмоченная репутация прикроет еще лучше чьей-то спины. Филипп в очередной раз взглянул в сторону Сони. Она все так же прямо сидела за своим столом, устремив внимательный и безмятежный взгляд на учителя истории Альберта Михайловича.