— Отчего же ты не привез ее прямо сюда?
— Пока в этом не было нужды, — в тон ей ответил Бруну. — К тому же мне сейчас некогда будет заниматься ее воспитанием, так как я вынужден судиться с тобой.
«Что ж, ты сам дал мне козырь в руки, — подумала Лейя. — И я не упущу возможности им воспользоваться».
Вооружившись этой идеей, она позвала к себе детей и сообщила им с печалью в голосе:
— Вы искали не там, подозревая меня в супружеской неверности. Вам надо было спросить у вашего отца, кто такая Луана.
— Говори яснее, мама, — попросил Маркус.
— Я сама не знаю всех подробностей. Мне известно лишь то, что эта девица живет на ферме в Арагвайе и у нее нет даже свидетельства о рождении. Так что ваш отец связался с какой-то проходимкой. Сначала он выхлопочет для нее документы, а потом привезет ее в наш дом.
— Дикость какая-то! — заключила Лия. — Откуда ты все это знаешь?
— Он сам мне сказал! — сообщила Лейя, с удовольствием наблюдая за реакцией детей. — Так что все недостающие ответы вы можете получить у своего папаши.
Обескураженные Лия и Маркус последовали ее совету и задали отцу нелицеприятный вопрос:
— Скажи, кто такая Луана? Ты разводишься с матерью из-за нее?
— Нет, — твердо произнес Бруну.
Маркуса, однако, такой вопрос не убедил, и он проявил настойчивость:
— Мы с Лией хотели бы ее видеть. Это возможно?
— Что ж, если вам так хочется… — вынужден был согласиться Бруну. — На днях я полечу в Арагвайю и могу вас взять с собой.
Нотариальная справка, привезенная Фаусту, мало что изменила в отношении Жудити к Мариете — верная помощница Жеремиаса по-прежнему недолюбливала его племянницу, хотя и сама не могла объяснить почему. Предположения Жудити о том, что Мариета покажет свой норов после того, как ее признают законной наследницей, не подтвердилось: племянница вела себя тише воды, ниже травы. Это пожалуй, и раздражало Жудити больше всего.
— Какова нахалка! Прикидывается овечкой, чтобы покрепче привязать к себе сеньора Жеремиаса! — не сдержалась она однажды в присутствии Олегариу.
— Я советую тебе держать свое мнение при себе, — с горечью молвил он. — Не то накличешь на себя гнев хозяина, как это произошло со мной.
— Да я и так помалкиваю, — тяжело вздохнула Жудити.
Жеремиас действительно в короткий срок привязался к Мариете, как к родной дочери. Казалось, в отношениях с племянницей он стремился наверстать все то, что упустил за долгую жизнь, добровольно отказавшись от теплоты родственных связей.
Мариета тоже тянулась к этому теплу — Жеремиас не мог обмануться в ее искренности и потому резко пресекал каждого, кто пытался предостеречь его от излишней доверчивости.