Очень храбрым я сейчас себя точно не чувствую. Я наблюдал, как сразили Первую — она и при жизни-то была едва способна постоять за себя, а уж после смерти тем более стала безвредна. И все же… быть подключенным к ней? Во мне снова поднимается то чувство тревоги, которое я ощутил в самолете, уносящем нас из Малайзии. Поэтому я уже готов предложить доктору Ану в качестве добровольной подопытной свинки Ивана, но вовремя прикусываю язык.
Иван наслаждался, наблюдая за смертью Первой; это все, о чем он был потом способен говорить. У меня же, от одних лишь мыслей об этом, начинают дрожать руки. Заставляю себя успокоиться. «Адамус, кончай вести себя как последний трус». Это большая честь — то, чем мне надлежит гордиться.
Стараюсь не пялиться на труп девочки, пока Ану опускает с потолка над стулом какой-то металлический, оплетенный проводами цилиндр, выглядящий, словно деталь космического корабля. Большинство проводов от цилиндра подсоединены к шлему Первой. Ану замирает, прежде чем опустить цилиндр на мою голову, и внимательно смотрит на меня сверху вниз.
— Ты почувствуешь легкий удар током, — задумчиво тянет он. — Может быть даже заснешь на несколько минут. Ну, а когда проснешься, сможешь рассказать нам, что она знала об остальных Гвардейцах.
Оказывается, свободная рука Ану лежит у меня на плече, крепко его сжимая.
Еще пару дней назад моей самой большой головной болью было, как упростить текст домашки, чтобы она сошла за работу Ивана. С тех пор мне довелось своими глазами увидеть могадорских воинов, в одного из которых я, по идее, должен со временем вырасти, и я не уверен, что это мое. Сейчас мне приказано ненадолго разделить сознание с моим заклятым врагом. Знаю: этого желает мой отец, и если аппарат сработает, это принесет почет моей семье. И все же… Не хочется признавать, но я боюсь.
Ану опускает цилиндр, пока тот полностью не закрывает мне голову. Вместе с отцом док исчезает из моего поля зрения.
Слышу, как Ану шаркает, передвигаясь по лаборатории, щелкает кнопками, после чего цилиндр начинает вибрировать.
— Итак, начнем, — объявляет Ану.
Внутренняя поверхность цилиндра внезапно взрывается выжигающим глаза белым светом, бьющим, кажется, насквозь до самого затылка. Я зажмуриваю глаза, но каким-то образом свет все равно проникает через веки. Такое чувство, будто я распадаюсь на части, будто свет пронзает меня, разрывает на маленькие кусочки. Вот на что, должно быть, похожа смерть.
Кажется, я кричу.
А затем все поглощает тьма.