Собирается высказать все маме? Он действительно намерен озвучить свое мнение, хотя прекрасно знает, что маме оно не понравится? И этот мужчина уверял свою жену, будто овощи, варившиеся больше сорока пяти минут и ставшие настоящим безобразием, — его любимое блюдо, хотя по сдавленным звукам во время еды было понятно — это абсолютно не так? Просто не могу поверить в услышанное. Но, наверное, он все-таки скажет обо всем. В конце концов, папа же уже признался, что проклятая Энн Робинсон действует ему на нервы, а по маминой шкале ценностей это даже немного хуже предположения о гомосексуализме Иисуса.
Я усмехнулась про себя. Отец придал мне уверенности, словно я снова приняла экстази. Ему ведь еще жить с мамой, и раз папа в конце концов решил, что пора наконец постоять за себя и заставить с собой считаться, я поступлю так же. Непременно расскажу маме все. Но начну с признания отцу.
Поскольку знаю: он поймет.
После услышанного за последние несколько минут, думаю, вполне возможно, он даже одобрит мой поступок.
— Пап, есть еще одна вещь, которая касается Энта, — сказала я.
— И какая же? Он носит юбки с рюшами под сутаной?
— Хм… наверное, он так и делал бы… Если бы носил сутану. Но он не священник.
— Господи, — пробормотал отец, и крошки имбирной булки из его рта упали на колени, — ни в коем случае не рассказывай матери…
О, так новый прямолинейный отец оказался всего лишь сбоем программы. Только раз его протест вылился во вспышку гнева.
— Нет, лучше я сам, когда она встанет на ноги…
Он оборвал себя, так как раздался щелчок открывающейся двери.
— И что ты сделаешь, когда я снова встану на ноги, Брайан? — потребовала ответа мама, которая на самом деле поднялась с постели. Это окончательно лишило нас всякого мужества.
— Ничего важного, дорогая, — сказал отец, вскочив и подбежав к ней. — Тебе не следовало вставать с кровати. Доктор сказал…
— Плевать на доктора, — рявкнула мама, едва лишь отец оказался рядом. — Почему ты разрешил ему дать мне все те лекарства? Знаешь же, что я о них думаю, — прибавила она, явно перепутав легкое снотворное с героином.
Я смотрела, как отец подвел ее ко второму креслу. Казалось, ее голые ноги, торчащие из-под ночной рубашки, слегка заплетались. Однако мысли мамы при этом были абсолютно ясными — очевидно, сказывалось влияние успокоительного.
— Хочешь чашечку чаю? — спросил отец робко, рассматривая горячие напитки как единственный спасительный путь на кухню.
— Нет, спасибо, — ответила мама, — я бы хотела поговорить с Эми.
Она пригвоздила меня взглядом, который я помнила с тех самых пор, как мне исполнилось девять и меня отправили из школы домой. В тот день я потянула Белинду Перри за косичку так сильно, что та проглотила свою зубную пластину. Я съежилась на диване, заметив, что отец сделал то же самое в кресле. Было печально наблюдать, как быстро он вернулся к состоянию… ну… прежнего папы. Понимаю, почему это происходит. Видимо, слишком просто рассуждать, когда мама лежит в коме наверху.