Снеготаяние началось, а вместе с ним и тяжелейшее
испытание для каждого солдата и командира. Но они проявляли не только величайшее терпение, но и стойкость в бою.
— Командир… — напомнил о себе старшина.
— Что предлагаешь? — поинтересовался я у него, ни на что не надеясь.
— Отпустите меня в деревню, тут недалеко, за лесом…
— Зачем? На промысел или пойдешь разбойником на большую дорогу? Грабить‑то, насколько я понимаю, некого.
— Однако, поищу какой‑нибудь жратвы для роты. Иначе нам тут каюк.
— Там до тебя давным–давно все перерыли. Наверно, старателям легче найти золото в тайге, чем сейчас картофелину в деревне. Там же не осталось никого. Все кошки разбежались.
Старшина любил побалагурить при упоминании о золоте, о старателях, знал множество разных историй, но на этот раз только понуро промолвил:
— Золотишком баловался. Однако, бывало, и с пустыми карманами возвращался. Обещать ничего не буду. А вдруг… Чем черт не шутит. У меня на добычу нюх, командир.
Некоторое время я раздумывал — отпускать его или не отпускать. Старшину поддержал мой связной Егор Штань- ко, и я сдался. Меня тоже одолевал голод, кружилась голова, но я должен был не показывать виду, а еще и поддерживать боевой дух роты, а главное — не допустить на своем участке прорыва обороны немцами.
— Ладно, иди, — согласился я. — Утром пораньше. А к вечеру чтоб был на месте. Захватишь еще ящик патронов на обратном пути.
— Лучше бы с вечера, командир.
— Что задумал?
— Переночую в тылах полка, просушусь, послухаю, что там говорят, покалякаю со своим знакомым Ласки- ным из продсклада, может, что и подскажет, хитрая бестия, а на зорьке покопаюсь в деревне.
Штанько опять поддержал старшину, сказав, что надо поразузнать и оглядеться на месте.
— То дило сурьезне, — закричал Егор. — Так шо его надо начинать с вечера.
Старшина вылез из окопа. Его сутуловатая спина, короткий армейский пиджак (шинель он не признавал),
выхваченные из темноты яркой вспышкой немецкой осветительной ракеты, скоро исчезли в непроглядной теми.
Я сомневался в успехе его вылазки, а Штанько убеждал меня, что Семен калач тертый, на ветер слова не бросает и зазря топтать чоботы не станет.
Позвонил комбат, справился об обстановке и ни словом не обмолвился о том, что батальон на ночь остался голодным. Мне даже показалось, что он старался побыстрее закончить разговор, чтобы я не напомнил ему об этом. Мне все же хотелось у него спросить — когда мы получим паек, но комбат, наверное, предугадывая мой вопрос, поспешил положить трубку.
Штанько сооружил мне у окопа, как он сказал, кровать из «пуховиков» — трех патронных ящиков.