Копья летящего тень (Панкеев, Дурова) - страница 2

Ситуации… Здесь уж дело читателя — верить или нет, ибо дело не в самих по себе сюжетах или ситуациях, а в том, насколько убедительно удалось авторам их описать, донести до читателя, ведь не мною сказано, что мысль изреченная есть ложь. Так и боль — одна, а каждый рассказывает о ней по-своему.

Я не случайно назвал произведения, включенные в эту книгу, «мягкой» готикой. Если сравнить с изобразительным искусством, то это не жесткая одноцветная графика, а скорее нечто акварельное, как и само крымское побережье с его неповторимыми бухтами, холмами, горами, растительностью.

Может быть, в этой «мягкости» и заключена особенность славянского взгляда на the Gothic novel, — в первую очередь, на состояние души героев, на их чувства, мировосприятие, на умение сблизить обыденное и сверхъестественное, а уж потом — на антураж, на внешние проявления, на пейзаж и т. д.

Известно, что первому общепризнанному готическому роману «Замок Отранто» Уолпола, появившемуся в 1764 году, в Англии предшествовало произведение Смоллетта «Приключения графа Фердинанда Фатома». Провозвестники как правило остаются в тени. В лучшем случае, занимают место связующего звена между стилями, направлениями, жанрами. Кто знает, может быть, и представленная в этой книге проза тоже предвещает нечто, способное соединить в себе два подхода к готическому роману. Согласитесь, евразийский the Gothic novel — это уже и само по себе интересно. Тем более, что наша давно существующая сказка о Кощее Бессмертном — не что иное, как вариант готической сказки.

Итак, прозаики свое дело сделали и оставили на бумаге то, что Бог им на душу положил. Теперь дело за самыми строгими судьями — читателем и временем. Надеюсь, что хотя бы один из них будет милосердным.

Иван Панкеев

Иван Панкеев

ЛЮБОДЕЙНАЯ МИСТИКА

Роман

ПОСЛЕДНИЙ ЛЮБОВНИК КЛЕОПАТРЫ

Царица Египта нежно обнимала его. Ее узкие прохладные ладони скользили по упругому загорелому телу Юрикова, вызывая в нем мелкую дрожь. Закрыв глаза, едва сдерживая рвущийся наружу сладострастный стон, Юриков сам искал этих ласк, подаваясь вперед всем телом, подставляя плечи и грудь под ее ускользающие пальцы. Ему хотелось продлить эти мгновенья, сделать их вечными, нескончаемыми.

Рим, сенат, осуждение сограждан… Какое ему сейчас до всего дело — до всего, что не связано с любовными ласками, с терпким запахом ее тела, с его вожделением, с желанием слиться воедино, раствориться, растаять, как тает странная остекленевшая вода, которую северные люди называют льдом.

Какое дело до легионов, до флота, до надоедливого тетрарха Ирода, то и дело подсылающего томных гибких служанок в надежде, что Юриков забудет о Клеопатре.