Но единство столь неотделимо от понятия, что и эти произведения отвлечения, из которых должна быть устранена единичность, собственно говоря, сами единичны. Так как отвлечение возвышает конкретное до общности, общее же понимает, лишь как определенное общее, то именно в этом и состоит единичность, оказавшаяся относящеюся к себе определенностью. Отвлечение есть поэтому разделение конкретного и превращение его определений в единичные; оно усвояет лишь единичные свойства и моменты; ибо его продукт должен содержать то, что есть само оно. Но различение этих единичности его продукта и единичности понятия состоит в том, что в первых отличается единичное, как содержание, от общего, как формы; ибо именно это содержание не есть абсолютная форма, самое понятие, или эта форма не есть полнота формы. Но этим ближайшим >{35}соображением отвлеченное обнаруживается само, как единство единичного содержания и отвлеченной общности, стало быть, как конкретное, как противоположное тому, чем оно хочет быть.
По тому же основанию частное, так как оно есть лишь определенное общее, есть также единичное, и, наоборот, так как единичное есть определенное общее, оно есть также некоторое частное. Если твердо держаться этой отвлеченной определенности, то понятие имеет три частных определения, – общее, частное и единичное, между тем как ранее видами частного считались лишь общее и частное. Так как единичность есть возврат понятия, как отрицательного, внутрь себя, то самый этот возврат от отвлечения, которое в нем собственно снимается, может быть поставлен и сосчитан, как безразличный момент наряду с другими.
Если единичность признается одним из частных определений понятия, то частность есть полнота, все обнимающая собою; как эта полнота, она и есть именно ее конкретное или сама единичность. Но она есть также конкретное по вышеуказанной своей стороне, как определенная общность; таким образом она есть непосредственное единство, в коем не положен ни один из этих моментов, как различенный или как определяющее, и в этой форме она составляет средний термин формального умозаключения.
Само собою бросается в глаза, что каждое определение, полученное в предыдущем изложении понятия, непосредственно разлагается и теряется в других. Всякое различение смешивается в том рассуждении, которое должно его изолировать и упрочить. Лишь простое представление, для которого это различение изолировало отвлечение, способно прочно различить общее, частное и единичное; таким образом, они могут быть перечислены, и дальнейшее различение хватается за