— Что ты со всем этим делаешь, Эд?
— Музыку, старичок.
— Мне казалось, ты только диск-жокей?
— Должно же быть какое-то разнообразие.
— Ты хочешь сказать, что решил сочинять музыку?
Я взял с книжной полки инструкцию в темно-красной обложке, формата А4, и принялся ее перелистывать при неверном свете, излучаемом аппаратурой. Речь там шла о чем-то под названием «Вирус».
— Ага. Подумал, прикольно будет. И ты глянь только на все это добро!
Я посмотрел еще раз.
— А знаешь, Эд, ты абсолютно прав. Эта хреновина может даже не утруждать себя испусканием хоть единого звука, чтобы подтвердить свое великолепие. Только, пожалуйста, не говори, будто собираешься клепать на ней музычку типа «ты-дыщ, ты-дыщ».
— Ты-дыщ, ты-дыщ? Что это за музыка?
— Ну, та самая, которая доносится из окон любой «астры» с тонированными стеклами, в которой мимо тебя проезжает очередной браток. Оггуда всегда звучит: «ты-дыщ, ты-дыщ»…
— Не, приятель, такого не будет. Ну разве лишь иногда… Но когда-нибудь я напишу настоящую хренову симфонию.
— Симфонию?
— Угу. Почему бы и нет?
Я вновь окинул его взглядом с головы до ног.
— Тебя трудно обвинить в отсутствии честолюбия, Эдвард.
— Жизнь слишком коротка, дружище. Нужно, бля, пошевеливаться.
Я наконец долистал руководство по эксплуатации «Вируса» до конца.
— Слушай, Эд, а ты сам-то въезжаешь во всю эту мутотень?
— Ясно, нет. Хорошие звуки и так выходят. Но если нужны какие-то продвинутые дела, там все есть, надо только потыркаться.
— «Эффект длительной паники»! — процитировал я, — Ну как не влюбиться в штуковину, которая способна создавать «эффект длительной паники»?
— По-другому это значит «вырубай все на фиг».
— Блеск, — сказал я, кладя инструкцию обратно на книжную полку, где их лежало довольно много. На моем ремне завибрировал телефон; я взглянул на дисплей, — Это Джоу, — сообщил я Эду. — Лучше ответить. Она где-то не то в Будапеште; не то в Берлине.
— А я тем временем раскочегарю кое-какие мелодийки типа «ты-дыщ, ты-дыщ».
— Алло? — произнес я.
И где-то вдали услышал:
— О да… да… ну, давай же… трахай, трахай меня… живее, живее… о да, здесь, здесь… глубже… поглубже. Здесь, здесь… О да, да, да!!!
Все это сопровождалось такими звуками, словно ткань терлась о ткань, затем последовала серия шлепков, и наконец мужской голос произнес:
— О да… о да…
Но и на том дело не закончилось, и какое-то время они продолжали в прежнем духе.
Я стоял как вкопанный и слушал, никаким розыгрышем здесь и не пахло — не было даже намека на то, что подобное могло оказаться шуткой. Наконец Эд отвлекся от жутко сложных дисплеев двух гигантских мониторов и посмотрел на меня, сперва мимолетным, беглым взглядом, а затем еще раз, нахмурившись и приподняв брови. Я передал ему телефон.