Прижатый к бедру телефон, запиликав, ожил. Дисплей показывал, что заряд аккумулятора минимален, но большего не требовалось. Лишь бы ты поработал минутку-другую, гаденыш. Нашел время выключаться. Лучше бы ты сдох у меня на поясе прошлым вечером, до того, как я сделал звонок, в результате которого меня, видимо, замучают и убьют, и мою любимую тоже, слышишь ты, серебристый кусок дерьма с кнопками? Да понимаю я, что ты производишь «Поиск». Хватит, сволочь, давай дальше. «Меню», «Телефонная книга», «Голосовой набор», «Личные номера», «Десять последних вызовов». Во рту у меня пересохло. «Последний набранный номер». Кликнуть? «Да».
Ну, вот он.
Я уставился на него. Затем сорвался с места, метнувшись за бумажником, где лежала карточка Мерриэла. Я вглядывался в цифру за цифрой, затем перепроверял снова и снова, страстно желая, чтоб хоть одна, да, хоть одна из этих паршивых чертовых циферок оказалась ошибочной. Ведь неверно набрать номер легче легкого. Я то и дело ошибаюсь, даже когда трезв. Ошибаюсь постоянно. Ну пусть эта моя особенность хоть раз сослужит мне добрую службу.
«Вызов?» — спросила надпись внизу дисплея. «Нет». Нет уж, черт побери, я совсем не собираюсь звонить туда еще раз, безмозглый ты никчемный поганец. Я хочу отменить тот вызов. Нажать клавишу отменяющей функции F1 или перейти к соответствующему меню со словом «отмена», подогнать к ней стрелочку и кликнуть, отменив ко всем херам собачьим все, что натворил минувшей ночью, перекрутить пленку, — да, да, стереть запись на микрочипе, переформатировать диск, перемотать ту готовую стать убийцей маленькую чертову пленочку, находящуюся в доме, что стоит всего-то в миле отсюда; перемотать, а потом стереть запись на ней. А еще лучше вынуть ее к чертовой матери и спалить, растереть пепел в порошок и развеять где-нибудь над Внешней Монголией, черт бы ее побрал.
Я считывал одну за другой цифры с дисплея, сверял с телефоном на карточке Мерриэла. Они были идентичны. Теперь их уже не изменить. Я захлопнул крышку телефона.
Может, он и не догадается, кто звонил. Я, помнится, назвался Кеном, точно-точно, — но, может, ему и в голову не придет, что какой-то бухой Кен и парень, которого он однажды встретил во дворе Сомерсет-хауса… О, черт побери, о чем я только думал? Ведь я ж сам назвал себя Кеном-радиохулиганом или придумал еще какое-то другое прозвище, в равной степени глупое и словно указывающее на меня пальцем, ведь так было дело? Или не так?
Да и это ведь не имеет значения: я же, черт возьми, радиоведущий, я всегда гордился своим характерным, узнаваемым голосом. Даже если сам Мерриэл никогда не слышал ни одной моей передачи и до сих пор не обратил внимания на мое постоянное присутствие на различных теле- и радиоволнах в течение последних нескольких недель или никогда не слышал рекламы, для которой я наговаривал текст, кто-то из его окружения все равно мог меня опознать. А кроме того, на моем мобильнике нет антиопределителя номера, так что его автоответчик наверняка запомнил мой номер, ведь это теперь, похоже, делается по умолчанию. Хотя, может, и не запомнил: вдруг Мерриэл завел себе автоответчик сразу, как только они появились, и тогда у него может оказаться старая модель, которую он так и не удосужился заменить, и она не регистрирует номера входящих звонков?