— Да уж, хлебосольно. Хороший стол был.
Так, обсуждая планы и то и дело перескакивая на мои лекции, мы доехали до Москвы. Мне нравилась вечерняя Москва, несмотря на то что большинство окон накрест обклеено лентами, а светомаскировка соблюдается свято, как будто город уже прифронтовой. Москва красива в своей золотистой купели осени.
В госпитале меня встретили у входа. Два дюжих санитара подхватили под локти и бедра и понесли в палату, за ними нес мои костыли Архипов, на ходу что-то обсуждавший с медсестрой Машей, тоже бывшей среди встречавших. После всех процедур и внимательного осмотра меня оставили в покое. Откинувшись на подушку и закинув правую руку за голову, левой держал за руку Дашу и рассказывал, как мне понравилось в городе. Перед отбоем, помиловавшись с девушкой, я стал просматривать свой дневник, ища, чего не хватает. Наметив пару идей, сделал пометки на полях, чтобы не забыть, и уснул спокойным, нетревожным сном.
Утром меня уже ждал Архипов. После процедур и плотного завтрака меня вынесли к машине и усадили на сиденье.
Через полтора часа я был на аэродроме. В небе кружил одиночный самолет, судя по силуэту — истребитель. Присмотревшись, я озадачился: он сильно напоминал мне Ла-5, однако что-то в нем было не так. Подъехав к группе людей, машина остановилась. Осторожно покинув ее, я направился к Лавочкину, здороваясь с присутствующими на ходу. Сам Семён Алексеевич хоть и кивнул мне приветливо, однако был мрачен. Причину его настроения я понял только тогда, когда представился стоящий рядом с ним мужчина.
— Гудков Михаил Иванович…
Понять, что тут происходит, было нетрудно. Наверняка Гудков решил испробовать все возможные способы, чтобы продвинуть свою машину, которая, кстати, как раз и была в воздухе, выполняя фигуры высшего пилотажа. Не думаю, что он решил воспользоваться мною, но вот личный порученец Сталина… Это да. Это могло прокатить. А если еще мне, дважды Герою Советского Союза, — к мнению которого уже стали прислушиваться — машина понравится и я нашепчу нужные слова на ухо Архипову, то…
«Какие же тут мексиканские страсти, однако! Прям клубок змей, разве что не шипят друг на друга».
Теперь я сам убедился, что слухи не врали. Было отчетливо видно, что оба авиаконструктора когда-то серьезно поссорились и даже сейчас старались не общаться друг с другом.
Закончив здороваться со всеми присутствующими, я задрал голову, придерживая шляпу правой рукой, и спросил:
— Что за аппарат?
Вопрос был ко всем. Ответ я знал, но меня интересовало, как они его озвучат.
— Это моя машина, товарищ капитан, — вежливо ответил Гудков.