— Догадливый! — хмыкнул Жак.
— Возможно, возможно… Расписал в красках, как ни за что ни про что выволокли из дома его ненаглядную Алису и призвал всех не допустить беззакония и злоупотребления властью.
— Кто бы говорил! — опять хмыкнул шут.
— Вот именно. Шеллар ему на это ответил, спокойно и логично, как всегда это делает. Дескать, быть не может сомнений в том, что с Комиссией произошло именно недоразумение, поскольку будь королевский шут, ты, значит, в своем уме, то ничего бы им не сделал, а безумцы суду не предаются. Так что тут и расследовать нечего. А вот с его Алисой еще разберутся, виновата она или нет. И ничего беззаконного с ней не произойдет. Можно будет даже подумать о помиловании, если все пойдет нормально. Тоже, значит, намекнул. А гоблины бестолковые и этого не поняли! Им показалось, что его величество изволит оправдываться и, значит, можно на него, как Ольга говорит, наехать. Тогда и пошло. Выступил генерал Дальдо и заявил, что король использует элитные войска по своему желанию, не ставя в известность генштаб… Между прочим, короли имеют на это право, а генштаб ставят в известность только из вежливости. То ли генерал об этом забыл, то ли просто хотел воспользоваться моментом. Я гляжу, а Шеллар прямо на глазах тихо звереет.
Он вообще с самого начала вел себя немного нервно, взвинченно — от этого эликсира, от боли, да еще почти двое суток не курил. Но самообладания пока не потерял и только напомнил генералу насчет того, что корпус паладинов подчиняется непосредственно королю, который и имеет право им распоряжаться. И предложил высказываться, если еще у кого-то есть соображения по данному вопросу. Тут они вообще распоясались. Наше дворянское собрание приволокло на заседание наследников герцога Браско (у него, оказывается, пять сыновей) и от их имени выразило протест против конфискации, а эти пять лбов еще и разорались… Кто их только пустил?
Потом то же самое учинили компаньоны Ваира — у них же из общего дела капитал изъяли получается. Казначей пустил слезу, что в пещере сокровищ нашли совсем мало, наверное, девушки растащили, и дефицит бюджета по-прежнему поправить нечем… Смеешься? Я тоже чуть со смеху не помер. Министр иностранных дел заскулил, дескать, что мировая общественность скажет, что нас после этого, как Мистралию, перестанут за людей считать… А Шеллар к тому времени пятнами пошел, сидит, сопит как тролль, глаза кровью налились, но молчит. А они видят, что он молчит, и полный бардак устроили…
— Это тогда стекла выбили? — уточнил Жак.
— Да никто стекла не бил, подожди, не перебивай. Слово опять взял граф Монкар и внес предложение, во-первых, создать особую комиссию, которая расследует коварное убийство на банкете и добьется, чтобы голова виновника — то есть твоя — украсила площадь Справедливости. А во-вторых, внести все беззаконные деяния его величества в отдельный список и на основании этого поставить вопрос о правомерности его пребывания на престоле. Так иногда делается. Короли не предстают перед судом, но, если попадаются на чем-то преступном, с них запросто снимают корону. Я понял, к чему идет, представил, что мне придется все-таки занять престол, и мне чуть дурно не сделалось… Тут смотрю — Шеллар приподнимается во весь рост и как рявкнет: «Корону? Корону тебе, сукин сын?» Все сразу — хлоп! — и заткнулись. А он поводил глазами по залу и негромко так начал говорить. «Вы, господа, — говорит, — намеков не понимаете. Вы тут настолько уже обнаглели, что на второй день после неудачного заговора приходите ко мне и начинаете высказывать претензии». Говорит, а голос все громче, громче… «Доходит, — говорит, — уже до того, что человек, по уши погрязший в заговоре, лучший друг руководителя и отец активной участницы, которого оставили на свободе только из уважения к его былым заслугам, ставит вопрос — могу ли я оставаться на престоле? Это следует понимать так, что заговор продолжается?»