— Завтра мы познакомимся с мистером Диккенсом, — сообщила я маме.
Она замерла с веником в руках.
— Такие имена бывают только у белых. — Покачав головой, она сплюнула на пол. — Нет. Ты, видать, не так поняла, Матильда. Лупоглаз — последний белый человек. Других нет.
— А мистер Уоттс говорит, что есть.
Я же своими ушами слышала. Слышала, как мистер Уоттс обещал говорить с нами по-честному. Раз он сказал, что мы познакомимся с мистером Диккенсом, значит, так и будет. Я сгорала от нетерпения: уж больно хотелось увидеть еще одного белого. Мне даже не пришло в голову спросить, где прятался этот мистер Диккенс. У меня не было причин не доверять мистеру Уоттсу.
Наверное, мама за ночь поверила мне на слово, потому что утром, когда я уже выбегала из дому, она меня окликнула:
— Насчет этого мистера Диккенса, Матильда: если улучишь минутку, попроси его генератор нам починить.
Все мои одноклассники получили примерно такие же поручения. Им наказали попросить у мистера Диккенса таблетки от малярии, аспирин, солярку для генератора, пиво, керосин, восковые свечи. Сидя за партами, мы положили перед собой памятки и стали ждать, когда же мистер Уоттс познакомит нас с мистером Диккенсом. Тот, видно, запаздывал. В классе нас встретил только мистер Уоттс, который, как вчера, вытянулся у доски и, судя по всему, глубоко задумался, если, конечно, не собирался высмотреть что-то новое на задней стене. А мы все время косились в окно. Боялись пропустить белого человека.
За окном виднелись прибрежные пальмы на фоне синего неба. И бирюзовое море, такое безмятежное, что не сразу заметишь. На полпути между кромкой моря и горизонтом маячила армейская канонерка. Серой морской мышью она ползла по водной глади, целясь в нас жерлами пушек. С гор то и дело долетали беспорядочные выстрелы. Мы к ним уже привыкли — надеялись, что это повстанцы проверяют исправность отремонтированных винтовок, да к тому же стрельба шла гораздо дальше, чем могло показаться. Мы уже знали, что вода усиливает все звуки, и для нас пальба превратилась в повседневный шум, как хрюканье свиней и пронзительные крики птиц. Дожидаясь, когда очнется мистер Уоттс, я разглядела на потолке трех гекконов ядовито-зеленого цвета и еще одного побледнее. В распахнутое окно залетел крючкоклюв — и тут же упорхнул обратно. Мы заерзали: будь у нас сетка, этой птицей можно было бы пообедать. Как только крючкоклюв улетел, мистер Уоттс начал чтение.
Никогда прежде мне не читали на английском. И другим ребятам тоже. В семьях у нас книг не держали, а те печатные издания, которые еще до блокады время от времени привозили из Морсби, были на местном наречии. Как только мистер Уоттс начал читать, все притихли. В мире появился новый звук. Учитель читал медленно, донося до нас облик каждого слова.