— Если можно… стихи поэта Сергея Острового.
— Не знаю такого, — отмахнулся Корней Иванович, — а как насчёт басни?
— Могу и басню.
Замирая, умирая, прочитала она басню Михалкова.
Корней Иванович сказал: «Пройдитесь до опушки, а мы здесь посоветуемся».
Она пошла.
— Разве ж это басня? — вопросил нас Корней Иванович.
— Но при чём девочка? Она читала выразительно.
— Бесталанно, — сказал Корней Иванович, — бездарно.
— Будьте справедливы! — взмолился я.
— Мне не на чем писать, — ещё продолжал клоунничать Чуковский.
Я побежал в свою комнату и принёс Корнею Ивановичу лист чистой бумаги, ручку. Чуковский позвал претендентку. Что-то написав, протянул ей записку:
— Вы нас потрясли.
А я был потрясён его лукавством, комедианством.
— Привет маме, — вслед счастливой девушке крикнул Корней Иванович, а нам тихо сказал: — Ей-богу, не знаю — кто она?
Много лет спустя у к тому времени ставшей довольно известной актрисы я спросил:
— Что же чародей тогда написал?
— «На Ваш суд, — ответила она. — А я, Сергей Аполлинарьевич, ничего в этом не понимаю. Правда, коллеги мои за абитуриентку горой стали».
Июнь 1984 г. Пишу лёжа. Реанимация
Автор книги «Старик Хоттабыч» Лазарь Лагин однажды спросил:
— Как вы думаете, Борис Васильевич, сколько рецензий было в прессе на эту мою книгу?
В руках он держал её, только что получил из Персии (Ирана).
— Ну, сто, сто двадцать…
— Представьте, одна, да и ту написал мой ученик.
— Не верю!
— Придётся поверить. До Великой Отечественной войны стали печатать «старика» в «Пионерской правде». Отрывков восемь напечатали и «прихлопнули». Без объяснений. Уже после войны встречает меня редактор, говорит:
— «А ведь я вас в знаменитости вывел!».
— «Но вы запретили!».
Он поднял глаза к небу: «Бывают обстоятельства сильнее нас».
Рассказ пьяненького Семёнова, историка из древнего Новгорода
Слышал я, что Алексей Толстой страстный коллекционер старинных икон. А мне как раз одна семнадцатого века подвернулась. Ну, думаю, счастье подвалило. Повёз Толстому. Вышел он ко мне в коридор в турецком халате, посмотрел. Поцокал восхищённо языком.
— «Сколько?» — спрашивает. Я возьми и заломи цену несусветную, прямо сволочную. Ни слова в ответ Алексей Николаевич не сказал, только насупился, ноздри презрительно раздулись. Взял икону и понес её куда-то во внутренние покои. А через несколько минут служанка мне выносит на подносе заломленную сумму и… рюмку водки.
* * *
Выход в свет в Москве «Алых погон» был для моих коллег по НСВУ полной неожиданностью. Так, капитан Глущук, похожий на Наполеона, сказал на плацу:
— Согласитесь, товарищ капитан, что если бы любой из нас имел столько же свободного времени, сколько вы, он бы тоже написал и не хуже вас.