В Москве ведь ни одной знакомой души. Жду-пожду месяц, два, шесть, год… Да был ли мальчик? Уже капитаном стал, как получил письмо: «Прочитали рукопись. Будем печатать».
Наивный человек, я не знал тогда, что после такого письма, если очень повезёт, то проходит года два, пока появится книга, а то три-четыре года.
Жду ещё год, полтора, два. Майором стал — как приходит бандероль. Распечатываю и глазам своим не верю: на обложке изображён какой-то замысловатый вензель, под ним надпись: Борис Изюмский, а внизу гриф «Молодая гвардия» и год 1950. Моё или не моё? Сколько лет прошло, раз шесть за это время вскрывал свои подобные бандероли, но это первое чувство… И совершенно мальчишеское желание сейчас же пойти в новочеркасский книжный магазин и посмотреть: хоть одна душа купит эту книгу? Кому-нибудь она нужна?
На Московской говорят: «У нас ещё нет, а вот в Ростове, в книжном магазине на Ворошиловском, видела своими глазами».
Иду к «Кругу», от которого машины выходят напрямую на Ростов. Голосую. Счастливый обладатель легковой машины (тогда их было очень немного), вероятно, не мог не остановиться: взволнованный майор… конечно же ему позарез в Ростов надо.
«Доскакали» до угла Ворошиловского и Энгельса. Действительно, на прилавке стопка моих книг. Моих! Кому бы подарить? Продавщице? И вдруг за спиной грубый мужской голос произносит:
— Сколько стоит Изюмский?
Я даже вздрогнул. Не успел посмотреть, что стою… 12 рублей. Обернулся и увидел первого в своей жизни собственного покупателя: здоровенного дяденьку, похожего на грузчика.
Ну ему-то зачем моя книга?
О Маргарите Алигер
Одно время вошли в моду встречи Н. С. Хрущёва (на его подмосковной даче) с наиболее видными писателями. И на этот раз там собралось человек двести. За Т-образным столом ближе других к хозяину сидела поэтесса Алигер — худенькая, длинноносая, с бусинками глаз.
Хрущев, разглагольствуя о чести литературы, вдруг сказал, обращаясь к Алигер:
— А вот с вами на войне я в один окоп не сел бы.
И тогда поднимается эта женщина. Лицо её гневно пылало:
— Вы забываете, что я ваша гостья, к тому же — женщина. И позволили оскорбить меня. Я не могу больше оставаться в вашем доме.
Она была в это мгновенье красива.
Высоко подняв голову, Маргарита Иосифовна покинула зал, из солидарности сопровождаемая Валентином Овечкиным.
В эту же осень мы сдружились с Алигер в ялтинском Доме творчества. Она оказалась умнейшим, душевным человеком и… отчаянной любительницей чая.
Вечерами Маргарита Иосифовна приглашала меня к себе в номер и потчевала душистым, мастерски заваренным чаем. Даже на книге своей подаренной написала: «В память о ялтинских чаепитиях». Об инциденте на хрущевской даче нами ни слова не было сказано, больше говорили о современной молодёжи. Но на съезде писателей членом Правления её не избрали. И когда я однажды во время вечерней прогулки с С. Сартаковым спросил его: «Как же такое могло произойти?», он и глазом не моргнув, «пояснил»: