— Братцы, дайте часок отдохнуть…
Таким был тот полет — один из сотен подобных. Да, подобных, так как у испытателей заданий простых, не связанных с опасностью, не бывает… Ведь они идут первыми.
Этот час он бродил по лесу, что рядом с аэродромом, бродил и думал о погибшем друге, его беззаветной любви к авиации, вспомнил, как сам впервые постучался в ее двери.
…До школы путь недолог. Пробежал два проулка — и там. Если через забор в проходном дворе — и того ближе, считай, по времени — минут пять. Но и короткие пути бывают долгими. Сверкнет в синеве серебро крыльев — и время останови лось. Заложит парнишка руки за голову, ноги рас ставит и устремит вверх не по-детски задумчивый взгляд. Там небо, исчерченное невидимыми голубыми дорогами, огромное, бездонное. Вот бы подняться туда, посмотреть, что творится за облаками! И кто скажет, сколько раз бороздил он это небо в своих, казавшихся тогда несбыточными, мечтах? Влюбился в авиацию, что тут поделаешь!
О мечте его как будто никто не знал, Да и от самого себя он пытался порой ее поглубже упрятать. Долго ходил по берегу «пятого океана», а ступить в него не решался. Нет, то не боязнь была, а совсем другое. «В авиацию не каждого берут», — слышал он от одного военного. Военные, конечно, все знают… Вот и пришли сомнения. Они что сорная трава: сорвешь — вырастет опять.
Но большая мечта не гаснет на ветру сомнений. На этажерке теснились перечитанные по нескольку раз, заученные наизусть книги о летчиках и самолетах. А со стены, с вырезанного из «Огонька» портрета, приветливо и одобрительно смотрел на Жору Валерий Чкалов. Свои авиационные реликвии — вырезки из газет и журналов, очки-«бабочки» с разбитым стеклом, нарукавную эмблему — «птичку», и другие — берег парнишка пуще глаза. С ними он был откровенен. Вечерами, когда за переплетом окна повисала луна и слышалось прерывистое гудение ветра, можно было представить, что ты сидишь за штурвалом огромного самолета и летишь через Северный или даже через Южный полюс.
— О чем задумался, Жорик? — спросила мать в один из таких вечеров, ласково положив на голову сына свою теплую руку.
— Знаешь, мама, я хочу стать летчиком. Давно об этом мечтаю. Ты ведь не будешь меня отговаривать, правда?
Филицата Павловна и раньше догадывалась о тайных помыслах сына, от ее внимания не ускользнули ни книги его, ни любимые игры. Но сейчас она уловила в ломающемся голосе какие-то новые нотки, увидела заискрившиеся решимостью глаза — и вдруг подумала, что все это может быть значительно серьезнее и ближе, чем казалось, что не так уж далеко то время, когда ее сын пойдет по пути, который сам для себя изберет, и никто не сможет помешать ему сделать выбор.