Александр всегда подозревал в дяде «поддельные чувствия» и долю ханжества, звал его «иерееподобным мужем», «Богомоловым». И не без иронии замечал, что благочестивый настрой не мешал Митрофану Егоровичу любить театр, читать и собирать развлекательные журналы, помешавшие часто пошленькие юморески и рисунки на грани пристойного. Богомольный дядя перебарщивал в советах, велеречивых поучениях и напыщенных рассуждениях о «святых чувствах». Недаром Егор Михайлович звал этого своего сына «витийствующим». А племянник был излишне строг. Его раздражала чужая добродетельность, противная речам и поступкам молодого греховодника, хваставшегося победами над женским полом, кутежами в кабаках. Дядя был на самом деле простодушнее, искреннее, а племянник не так грешен, как хвалился в молодые годы.
Мог ли Митрофан Егорович помочь брату, как тот просил, то есть выкупить дом, взяв на время деньги из церковного сбора в пользу афонских монахов? Но этими средствами он не распоряжался, своих же денег у него всегда было немного, да и те в руках жены. «Таганрогский брат» уклонился от помощи, дав совет обратиться к Лободе.
* * *
Братья жили самостоятельно почти год, с июля 1876 года до июня 1877-го, когда Иван, не выдержав экзамена, запаниковал, сорвался и тоже уехал в Москву, хотя все домашние советовали остаться в гимназии. На хлеб и одежду они зарабатывали каждый по-своему. Иван переплетал книги, чему ранее научился в ремесленных классах при Таганрогском уездном училище. Осенью он не смог внести плату за обучение и стал посещать занятия только в конце октября, после благотворительного концерта в пользу неимущих учеников. В те дни он написал родителям: «Я вам посылаю рубль, купите мне вроде пледа что-нибудь, у нас очень холодно, а у меня кроме пальто старого, которое мне по колено, ничего нет, мундира тоже нет».
Братья не избегали дома Митрофана Егоровича, но, судя по всему, не спешили туда. Реально помочь он не мог, а пожеланий, советов молиться, уповать на Бога, терпеливо сносить лишения им хватало в письмах отца. Павел Егорович поначалу просил брата приютить Ивана, найти ему местечко в прихожей. Сыну же советовал при таком раскладе вести себя тихо, лишний раз не беспокоить родных. Но Иван предпочел остаться во флигеле, рядом с родительским домом, где еще жили Федосья Яковлевна с сыном Алешей. Тетка была, быть может, не столь добродетельна, как иные родичи, но поистине добрая душа — всех жалела, вечно привечала убогих животных.
Павел Егорович подучал сыновей просить помощи у богатых таганрожцев («из гимназии за неплатеж исключают, а у папаши денег нет»). Он не видел в этом ничего зазорного и унизительного. Даже набросал для сына Антона образчик обращения к купцу Кобылину, у которого когда-то начинал торговую службу: «Если он откажет тебе, ты скажи, что папаша, мол, у Вас долго служил честно и добросовестно, за что его при таких обстоятельствах не нужно оставлять, за что и Вас Бог наградит». Кончались письма неизменным: «Молитесь и трудитесь!» А за этими главными житейскими и нравственными наказами вставало: благодарите и кланяйтесь; просите у богатых и сильных мира сего и не оскорбляйтесь отказом; не гнушайтесь малой милостью. Не раз сыновья слышали от отца: «Живите тихо, ведите себя посмирнее, любите ваших начальников и наставников, слушайте и отдавайте им честь и уважение».