Вот с этой морокой больше всего и приходилось мучиться. К примеру, напишешь вечером что-нибудь высокомысленное: «Одно из самых недостойных чувств, какие могут охватить человека, – это ощущение неподъемности принятой на себя ноши и неосуществимости поставленной цели. Если ты добровольно согласился взвалить на себя ношу, считай, что она уже поднята; достижению цели, которую ты перед собой поставил, может помешать только смерть – и то временно, лишь до следующего рождения, когда ты все равно ее достигнешь». Ляжешь спать, гордый собой. А утром, на свежую голову, перечтешь и сплюнешь. Ну и мудрец! То же самое можно сказать куда короче: «Взялся за гуж – не говори, что не дюж». Схалтурить изволили, Эраст Петрович.
Японский язык основательно подзабылся, поэтому писать приходилось по-русски, и не кисточкой – американским вечным пером, но все-таки это был самый настоящий Никки, а не тривиальный европейский дневник. В первый день 1914 года Фандорин торжественно вывел на обороте обложки эпиграф – начало «Записок из кельи» средневекового монаха Тёмэя: «С той поры, как я стал понимать смысл вещей, прошло уже больше чем сорок весен и осеней, и за это время накопилось много необычного, чему я был свидетелем». В чудесной английской тетрадке с металлическими зажимами сменилось уже два стостраничных блока дырчатой бумаги. Старые записи Эраст Петрович не хранил, а просто выкидывал – Никки велся не для перечитывания или, упаси боже, ради потомства, а исключительно во имя самого процесса. Что надобно уму и сердцу, и так останется. Что лишнее – пускай улетает, как сухая листва под ветром.
Итак, Фандорин сел за столик, заставил себя позабыть о духоте, которая из-за остановки поезда сделалась невыносимой, и аккуратно написал пониже сегодняшнего числа (16 июня) иероглиф «дерево».
С «Деревом»-то просто. В дорогу Эраст Петрович запасся путеводителями и справочниками, чтобы получить представление о местности, в которой предстояло работать. За время пути полезная литература была проштудирована, нужные странички заложены, строчки подчеркнуты. Не разбирая, что может пригодиться для дела, а что нет, Фандорин выписывал подряд всё примечательное.
Золотое перо заскользило по бумаге.
«Российская история города Баку насчитывает двести лет. Во время Персидского похода Петр Великий дал приказ генералу Матюшкину «идтить к Баке как наишкорее и тщиться оный городок с помощью Божиею конечно достать, понеже ключ всему нашему делу оный». Его величество даже не представлял себе в свою доэнергетическую эпоху, до какой степени Баку – «ключ всему нашему делу». В 1859 году, когда этот приморский городок стал губернским центром, здесь проживало семь тысяч человек, а дома были сплошь «азиятской архитектуры», по преимуществу глинобитные. За минувшие полвека население увеличилось в сорок раз, и это без учета нелегальных рабочих-амшари, которые приезжают на заработки из нищего Ирана и живут в «амшари-паланах», трущобных кварталах. Сколько в Баку этих бесправных пролетариев нефти, никто не считал и не собирается».