- Если бы я отказался выполнять приказы, я бы здесь не сидел. - Дыхание Дюссандера сделалось прерывистым, он качался взад-вперед, пружины под ним так и скрипели. - Кто-то должен был воевать на русском фронте, nicht wahr? Страной правили сумасшедшие, пусть так, но ведь с сумасшедшими не поспоришь... особенно когда главному из них везет, как самому Дьяволу. Только чудо спасло его от блестяще организованного покушения... Все, что мы делали тогда, было правильным. Правильным для того времени и тех обстоятельств. Если бы все повторилось сначала, я сделал бы то же самое. Но...
Он заглянул в свой стакан. Стакан был пуст.
- ...но я не хочу об этом говорить, даже думать не хочу. Я жил как в джунглях, в ожидании кровавой расправы, наверно, поэтому и во сне меня обступают джунгли, и я всей кожей ощущаю угрозу. Я просыпаюсь в поту, с колотящимся сердцем, я зажимаю себе рот, чтобы не закричать. А сам думаю: сон - вот реальность. А Бразилия, Парагвай, Куба... это все сон. В действительности я там, в Патэне.
Сейчас Тодд ловил каждое его слово... Это уже было что-то. Но он верил - впереди ждут вещи поинтереснее. Надо только изредка давать Дюссандеру шпоры. Да, черт возьми, повезло. У других в его возрасте маразм крепчает, а этот хоть бы хны.
Дюссандер глубоко затягивался, не выпуская сигареты изо рта.
- Иногда мне мерещатся люди, которые были со мной в Патэне. Не охранники, не офицеры - заключенные. Помню случай в Западной Германии, лет десять назад. На дороге произошла авария. Образовалась пробка. Я глянул направо - в соседнем ряду стояла "симка", за рулем совершенно седой человек. Он не сводил с меня глаз. На щеке у него был шрам. Лицо - как простыня. Патэн, решил я. Он там был, он узнал меня. Стояла зима, но я не сомневался: снять с него пальто и закатать рукав сорочки - обнаружится лагерный номер. Наконец движение возобновилось. Я оторвался от "симки". Еще десять минут, и я бы не выдержал, я бы вытащил его из машины и начал бить... есть номер, нет номера - все равно. Я бы начал бить его за то, что он так смотрел на меня... Вскоре я уехал из Германии. Навсегда.
- Вовремя смылись, - заметил Тодд.
- В других местах было не лучше. Рим... Гавана... Мехико... Только здесь я выкинул все это из головы. Хожу в кино. Решаю шарады. По вечерам читаю романы, все больше дрянные, или смотрю телевизор. И тяну виски, пока не начинает клонить в сон. Ничего такого мне больше не снится. Если ловлю на себе чей-то взгляд на рынке, в библиотеке, у табачного киоска, - то только потому, что я кому-то напомнил его дедушку... или старого учителя... или бывшего соседа. А то, что было в Патэне, это было не со мной. С другим человеком.