Подруги помолчали. Лана, постепенно успокаиваясь, изредка всхлипывала. Алка про себя порадовалась, что приступ рыданий позади и до очередного раза есть время расслабиться.
— Овощей? — с фальшивой бодростью предложила она и неуверенно добавила: — Или по тортику?
— Давай по тортику, — не вынимая лапки из кокона, махнула пальчиками Лана. Черт с ней, с фигурой, что уж теперь.
Они, задумавшись, посидели над тарелками.
— Короче, — продолжила Алка спустя некоторое время, — Антон сказал, что будет жить с Лео, но от наташкиного ребенка не отказывается. Обещал усыновить и участвовать в воспитании. Но оставаться с Наташкой, когда он любит другую, это уже, типа, нечестно.
— А она?
— Да что она, не знаешь ты ее, что ли? Наисвятейшая мать-одиночка России и Омской области. Все понимает, но хочет сама поговорить с Лео, поэтому едет с ним. — Алка, изображая Наташу, тоненько запищала: — Я ношу твоего ребенка, ты не можешь мне отказать! Ну? Не идиотка? Сказала бы, катись колбаской, ребенка хрен увидишь — все-таки месть. — Она негодующе запихнула в рот большой бисквитный кусок.
— Тоже мне месть! Наоборот, счастье. Антон только обрадуется, если им с Клеопатрой никто мешать не будет. Заживут семьей, он, она и ее ребенок. А про Наташку с собственным отпрыском он с наташкиного же разрешения думать забудет. Она права: так хоть жизнь им подпортит.
— Нет, она не поэтому. Просто подвинулась на своем Антоне, как он на Лео. Бежит, как собака за хозяином, фиг остановишь.
— Удивительно: на вид льдышка льдышкой. И тихоня, — задумчиво проговорила Лана.
— Про чертей в омуте слышала? — Алка помолчала и вдруг воскликнула: — Ой, девки! Насмотришься на вас, никакой, на фиг, любви не захочется. Одни страдания от нее и от ваших идиотов-мужиков!
Она моментально пожалела о своих словах: Ланик разнюнился, захлюпал носом. Рот кривится, подбородок прыгает… Что ты с ней будешь делать!
— Еще тортика? — в панике выпалила Алка.
Лана трагически кивнула, больно закусила губу — и разразилась горючими слезами.
Алка вскочила, обхватила ее руками, притянула к себе. Лана, рыдая навзрыд, уткнулась лицом ей в живот. Алка молча покачивала ее, как ребенка, и гладила по голове: ничего, ничего, пройдет.
Ох, и дуры же вы, девки, дуры.