— Мать, значит, бросить?
— Почему «бросить»? Будем ей звонить, на праздники приезжать.
— Клепка, ты что, не видишь, в каком она состоянии?
— Но это же не на всю жизнь! Сначала всегда так, а потом люди смиряются…
— После того как они друг друга любили? Да от нее будто половину отрезали, душу вынули! Я вообще за нее боюсь, а ты…
— Хорошо, в самом крайнем случае, перевезем к себе. Конечно, у нас одна комната, а у вас Цезарь…
— Просто ушам не верю! Она тебе что, старый сервант? Для которого места жалко? И что значит: «перевезем»? Посмотри на нее, куда ей ехать?
В глубине души Лео понимала, что Антон злится на судьбу из-за отца и просто ищет повода сорваться, но не знала, как остановить спор — да и не смогла бы при всем желании: уже обиделась.
— А что ты так со мной разговариваешь? Я-то чем виновата? Тем, что трезво смотрю на вещи? Понятно, у тебя горе, но зачем ломать себе судьбу и бросать работу? Кому от этого легче станет? Что ты этим докажешь?
— Значит, моя работа для тебя важнее всего? Были бы денежки, остальное неважно? Так, что ли? А мать пусть одна мыкается? Скорее помрет — и слава богу?
— Да что ты несешь!..
— То и несу, что ты, Клепка, одно материальное видишь. Думаешь, я забыл, как ты от своего Ивана уйти не могла, все за его квартиру-машину вместе с Москвой цеплялась?
— А не забыл, так нечего было на мне жениться, чтобы теперь попрекать!
— Может, и нечего, не знаю!
— Ах, так?!
Взбешенная Лео, сорвав фартук и схватив с вешалки куртку, пулей вылетела из квартиры.
* * *
— Не, бля, ну надо же! Царица! Голосом и взором свой пышный озаряла пир! А-афигеть! Не верю глазам!
Что-то сегодня никто ничему не верит, одни ушам, другие глазам, мрачно подумала Лео, которая неслась по слякотному родному району, не разбирая дороги и не отрывая взгляда от собственных ног. Но этого и не требовалось, чтобы по хрипловатому тенорку узнать Костяна, когда-то главного хулигана их школы — он учился на год старше, — а сейчас местного криминального авторитета третьей руки. Лео до сих пор с содроганием вспоминала его школьные ухаживания — пару лет он почти на каждой перемене зажимал ее в угол, приставлял к животу перочинный нож и стоял, наслаждаясь ее страхом и беспомощностью. Она знала, что цитатой, произнесенной с невероятным апломбом, ограничиваются все познания Костяна в литературе. Он и выучил ее только затем, чтобы дразнить Лео.
— Здорово, Костян, — без выражения сказала Лео.
И подняла глаза.
М-да. Ну и рожа.
— Здорово, царица! Как делишки? Как царь? Путем?
— Все нормально, — буркнула Лео.
— А чего тогда одна шманаешься?