И правда, ужасен был этот случай, когда в ночную пору на большой и тесной ярмарке огонь стал охватывать одну лавку за другой, прежде чем спавшие в этих непрочных строениях люди успели очнуться от глубокого сна; нежданное и негаданное, это бедствие на всю жизнь оставило в душе воспоминание и боязливое чаяние повторного несчастья. Принц, едва успевший смежить глаза, подбежал к окну и увидел площадь, всю озаренную зловещим светом, и перекрестные языки пламени, справа и слева рвавшиеся навстречу тучам. Дома на базарной площади, освещенные заревом, казалось, уже тлеют и вот-вот, вспыхнув, рассыплются в прах; внизу огонь бушевал неудержимо: скрипели доски, трещала дранка, куски холста взлетали вверх; оставшиеся от них страшные лоскутья с рваными, еще пылающими концами носились в воздухе, словно злые духи в своей стихии, они непрестанно меняли образ и в неистовом плясе пожирали друг друга, чтобы тотчас же вновь возникнуть из жара и пламени. Но вот уже люди, пронзительно крича, бросились спасать первое, что попадалось им под руку; слуги и работники вместе с хозяевами пытались уволочь уже охваченные пламенем тюки, сорвать остатки товаров с горящих прилавков и запаковать их в ящики, которые в конце концов все же оставляли на добычу торопливому пламени. Стоило кому-нибудь взмолиться, чтобы огонь хоть на мгновение утих и дал ему опомниться, как с воем налетающее пламя уже охватывало все его добро. Часть площади пылала и накалялась, другая — еще была погружена в ночную тьму. Упорные и сильные волей люди яростно боролись с не менее яростным врагом. Перед внутренним взором княгини, к несчастью, вновь возникла вся эта бешеная сумятица; светлый утренний воздух как бы омрачился, луга и лес приняли странный, жуткий вид.
Очутившись в мирной долине, они не обратили внимания на ее освежающую прохладу и едва успели отъехать на несколько шагов от весело журчащего ключа, здесь, в долине, разливавшегося вольным ручьем, как княгиня внизу, в кустарнике, заметила диковинного зверя, в котором тотчас же признала тигра; он изготовился к прыжку, точь-в-точь как тот, намалеванный на стене балагана. Когда к мерещившимся ей страшным картинам присоединилась еще и эта, она совсем растерялась.
— Спасайтесь, княгиня! Спасайтесь! — вскричал Гонорио.
Она повернула лошадь по направлению к крутому откосу, с которого они только что съехали. А юноша ринулся навстречу зверю, выхватил пистолет и выстрелил, когда счел расстояние достаточно близким. К несчастью, он промахнулся, тигр отпрянул, лошадь шарахнулась, и разъяренный зверь беспрепятственно продолжал свой путь в гору по следу княгини. Она гнала лошадь что есть силы вверх по каменистой круче, не думая о том, что благородное животное, непривычное к такому напряжению, не выдержит. Непрестанно понукаемая испуганной всадницей, лошадь споткнулась об осыпавшийся грунт раз, другой и, наконец, обессилев, пала наземь. Молодая женщина решительно и ловко соскочила с седла; лошадь поднялась, но тигр уже приближался, правда не особенно быстро. Неровная почва и острые камни задерживали его натиск, и только то, что Гонорио по пятам гнался за ним, видимо, подстрекало и раздражало его. Тигр и всадник одновременно достигли того места, где княгиня стояла подле лошади; Гонорио пригнулся, выстрелил и на этот раз попал прямо в голову хищнику; тот немедленно рухнул. Только теперь, когда он лежал распростертый во всю длину, можно было разглядеть ту устрашающую мощь, от которой ныне осталась одна лишь телесная оболочка. Гонорио спрыгнул с лошади, уперся коленями в зверя; сдерживая его последние содрогания, он правой рукой занес над ним охотничий нож. Юноша был прекрасен, движения его стремительны; таким видела его княгиня во время игр с копьем или кольцами. Так же точно попадал он тогда на всем скаку в голову турка, насаженную на кол, в лоб под тюрбаном, или, мчась на копе, поднимал с земли голову мавра. Он был весьма искусен во всех этих упражнениях. И как же ему это сейчас пригодилось!