Ни Фернанда, ни Макс не ответили на ее письмо, а между тем уже полгода, как окончилась война.
Голос Чарльза вернул ее к действительности. Прижавшись к ее оголенной руке, он воскликнул:
— Как приятна прохлада вашего тела!
Чарльз остановил машину под распустившимся большим кустом сирени. Освещенные луной цветы отливали серебром. Не отрывая глаз от Сенты, он стал целовать ее руку от кисти до плеча.
«Макс тоже так целовал… он долго прижимался губами к тому месту около локтя, которое он называл „моя ямочка“…»
Впервые за много лет в Сенте вновь заговорила страсть. Чарльз это почувствовал.
Учащенно дыша, он привлек Сенту, покорную и трепещущую, в свои объятия, его рот коснулся ее, ей казалось, что это губы Макса, такие чудесно-прохладные, такие волнующе-дерзкие.
Легкими долгими поцелуями он продолжал ее ласкать. Сента слышала сильное биение своего сердца и внезапно, повинуясь инстинкту, парализовавшему ее волю, она тоже стала целовать его. В страсти ее поцелуев было еще что-то, она даже не понимала, что это было — не то задушенное озлобление против бессмысленной пустоты ее жизни, не то голод по трепету и ощущениям, спавшим в ней и ждавшим своего часа.
Молодость мстила за годы войны…
У Чарльза было врожденное умение быть нежным и чутким любовником. Он никогда не смел мечтать о том, чтобы Сента откликнулась на его страсть; интуиция рыцарства и понимания души женщины заставили его сдержать свои порывы и ласки…
Даже при слабом свете луны на бледном лице Сенты была видна усталость.
На обратном пути она полулежала, прислонившись к нему. Чарльзу казалось, что она задремала. Но Сента не спала, хотя глаза ее были закрыты.
Она не спала, потому что в ней все трепетало; разбуженные желания, рожденные многие годы тому назад любовью Макса, взывали к ней, требуя их удовлетворения, уменьшения их пламени, застывшего под пеплом войны и вновь разгоревшегося.
Что бы ни случилось в будущем, этот час, когда Чарльз пробудил в ней страсть и образ Макса, останется навсегда незабываемым.
Она не любила Чарльза; многое в нем было враждебно и чуждо ей: его внутреннее самодовольство, его бессердечие, правда, не жестокое, его откровенное презрение, всегда напоминавшее о том, что он считает женщин недостойными верности.
А ведь она, Сента, отвечая на его страсть, поощряет его, становясь равной тем женщинам, легкие победы над которыми питают его легкомысленное отношение к ним.
В тот самый момент, когда они подъехали к дому, из темных ворот вынырнул Мики.
— А, Чарльз, алло!
Чарльз весело ответил:
— Ты как раз вовремя вышел нас встретить.