Пастор совсем забросил свои текущие дела по церкви. Благотворительная работа Даны и список дел в ее ежедневнике тоже могли подождать. Сейчас все их мысли занимала только безопасность семьи. Будь у Шредеров возможность и деньги, они взяли бы детей и отправились в дальнее путешествие. Дана беспокоилась за мужа. Он стал свидетелем ужасных событий, и пережитое будет преследовать его всю жизнь. Хотя он никак не мог повлиять на них и остановить казнь, эта трагедия давила на него тяжким бременем. Он не раз повторял, каким грязным ощутил себя после увиденного, как ему хотелось найти душ и смыть пот, въевшуюся грязь и чувство вины. Он плохо спал и мало ел, а когда возился с детьми, было видно, насколько трудно ему изображать веселье. Кит ушел в себя, и, хотя миновало уже несколько дней, боль не утихала. Казалось, он забыл даже о церкви — ни разу не заговорил о проповеди или предстоящей в воскресенье службе. На его рабочем столе скопилось множество напоминаний о телефонных звонках, на которые следовало ответить. Сославшись на головную боль, он попросил помогавшего ему священника подменить его на традиционном ужине с прихожанами в среду. У него никогда не болела голова, и никогда раньше он не оказывался больным и не просил его подменить. Все время он тратил на чтение материалов по делу Драмма и о смертной казни, смотрел передачи по кабельному телевидению, а некоторые фрагменты пересматривал по нескольку раз. С ним явно творилось что-то неладное.
Епископа звали Саймон Пристер. Церковь для него являлась единственной семьей, и все его обязанности сводились к мелочному контролю за подчиненными. Хотя его возраст не превышал пятидесяти с небольшим лет, будучи очень полным, он выглядел и вел себя, как человек старый. Волос у него почти не осталось — только неопрятные белые пучки торчали над ушами. Безобразный куполообразный живот свисал вниз, образуя складки над бедрами. У епископа никогда не было жены, которая бранила бы его за лишний вес и следила за тем, чтобы он носил одинаковые носки, а на рубашке отсутствовали пятна. Он говорил тихо и медленно, будто ждал, что слова придут свыше. За глаза его называли Монахом, обычно доброжелательно, но нередко и со злостью. Дважды в год — во второе воскресенье марта и третье воскресенье сентября — Монах приезжал, чтобы лично прочитать проповедь в церкви Святого Марка в Топеке. Лектор из него был отвратительный. В эти дни на службу приходили только самые стойкие прихожане, да и тех Киту, Дане и всем сотрудникам приходилось уламывать. Видя полупустую церковь, Монах выражал искреннюю тревогу по поводу немногочисленности паствы. Кита это всегда удивляло, поскольку он не мог вообразить, что где-то на проповеди епископа собиралось больше народу, чем у него.