Я вышел из госпиталя и пошел прочь — вперед, куда глаза глядят. Я забыл о машине. Я бесцельно бродил всю ночь, то плача, как ребенок, то разражаясь ужасными ругательствами.
Таким был настоящий финал моего приключения в Лансе. Я не думал тогда о последствиях: я получил орден за свою долю работы, Сюзанна за свою не получила ничего. Многие француженки и бельгийки получили британские военные награды — и выхлопотать награду для Сюзанны не представляло бы трудности. Моя вина, что этого не сделали, но никто из нас не думал о почестях такого рода. Но Англия — и Франция — не должны забыть о ней. Немногие женщины проявили такую храбрость и изобретательность в годы войны. В их почетном списке имя Сюзанны Бокийон по праву заслуживает одного из самых высоких мест.
Но стоил ли результат всех этих усилий? Стоил ли он того, чтобы я рисковал ради него жизнью? Миру теперь известна история сражения у Лооса — как шотландские горцы из 15-й дивизии перемахнули через 70-ю высоту и одним порывом достигли пригородов Ланса. Тут в немецких позициях была настоящая «дыра» — на сорока милях не было никаких достойных внимания укреплений. Почему же тогда битва была проиграна? Почему прорыв не был использован? Потому что подошли немецкие резервы? Нет, это произошло, потому что не подошли НАШИ резервы! Благодаря обстоятельствам, которые я опишу ниже, я слышал настоящую историю сражения за Лоос незадолго после конца войны. Я слышал, как сэр Джон Френч упрямо держал резервы под своим командованием и передал их Хейгу с многочасовым опозданием. Мой друг из штаба Хейга рассказывал мне, как молчаливый Хейг, обсуждая результаты сражения вскоре после его окончания, с необычайной горечью произнес, что если бы у нас поблизости была бы хоть одна дивизия в резерве, мы могли бы легко развить успех.
Когда я услышал обо всем этом, меня снова поразило ощущение тщетности. Ведь я рисковал своей жизнью (и едва не потерял ее!), пытаясь (и успешно) предотвратить подход немецких резервов, тогда, как на самом деле мы потерпели поражение из-за того, что у нас самих не было резервов! Пусть меня простят за то, что я думал — и высказывался — так жестко о работе штабов, занимавшихся этой операцией. Неудивительно, что британский метод ведения войны прозвали "выкарабкиванием".
Пока поезд, везущий меня в отпуск, с грохотом катился по Франции, я напряженно думал — но не о тех немногочисленных беззаботных днях, которые мне предстояли, а о том, что будет, когда я вернусь. Что мне придется делать? У меня не было сомнений, что меня снова попросят отправиться в тыл к немцам. Ведь хотя мой успех едва не привел к моей смерти, у высших офицеров есть плохая привычка не задумываться о таких мелочах. Правда, в любом случае, если бы я захотел, то смог бы отказаться от такого задания. Человека нельзя насильно принуждать к такой работе — очевидно, что если он не согласится на нее добровольно, то ничто не помешает ему просто сдаться врагу. Во всех кругах понимали, что от человека, который в одиночку рискует своей головой, требуется совсем другая храбрость в сравнении с той, которую проявляет солдат, поднимающийся в атаку под мощным вражеским огнем — но рядом со своими товарищами. Поэтому самая рискованная разведывательная работа — во вражеском тылу — всегда выполнялась только добровольцами.