Серп языческой богини (Лесина) - страница 128

– Мне мой дед рассказывал. А тот от своего слышал. А его дед – он являлся правнуком Илмайллине и видел, как все было на самом деле.

Ойва догадался, что Суома не спит? Плохо. Не получится убежать.

Жаль.

– Сильнее Илмайллине не было человека! И прослышал он про то, что живет на самом краю мира дева красоты невиданной.

Ойва взял прядь волос и накрутил на палец. Это чтобы Суома не убежала? Она все равно убежит. Потом. Сейчас она будет слушать историю. Мама тоже истории рассказывала, но редко и злые.

– Со всей Похьялы к ней женихи съезжались. Каждый хотел привести красавицу в свой дом. Она же всех принимала ласково и говорила, что пойдет только за того, кто исполнит три ее задания. Если же кто ошибется, то навсегда останется в каменных чертогах.

Суома приоткрыла глаза. Ойва сидел рядом, гладил прядку волос, вроде бы не смотрел на Суому.

– Гибли храбрецы. Плакали матери, горечью слез море отравляя. Явился тогда Илмайллине во двор девы и сказал: «Возьму тебя в жены!»

Мама тоже рассказывала про свадьбу. И плакала. А потом сильно ругалась, что женихи – все как есть лгуны. Обещают жизнь на пуховых перинах, да только оказывается, что те перины жестче камня.

– Усмехнулась дева и сказала: «Возьмешь, коли исполнишь все, как я скажу. Есть за лесом поле, которое распахать надобно, да только некому». Всю ночь ковал Илмайллине плуг, а наутро вышел к полю. И увидел он тогда, что земля на этом поле – камень красный, змеиный. Змей же на нем видимо-невидимо.

– Не люблю змей, – сказала Суома и вздрогнула. Она однажды встретила в лесу жирную старую гадюку. Суома убежала и, забравшись на дерево, сидела там, боясь шелохнуться. А гадюка мимо проползла, медленно, точно зная, что не найдется на острове никого, кто решился бы ее тронуть.

– Никто не любит змей, – Ойва протянул руку. – Садись. Я тебя не трону. Мне надо было… проверить надо было, что ты человек.

– Человек.

Суома села и отползла подальше от руки, от Ойвы.

– Не убегай. Пожалуйста.

– Змеи!

– Змей было множество! И все шипели, бросались на Илмайллине, кусали его за ноги, за руки. Но Илмайллине шел да тянул за собой плуг, распахивал каменное поле. Яд же сгорал в крови Илмайллине. Явился он вечером к красавице и сказал: «Исполнил я первое твое веление. Возьму тебя в жены!»

Ойва глянул как-то странно.

– Отвечала ему дева: «Грязен ты. Страшен ты. Натопила я баню. Сходи, искупайся, а после о сватовстве говори». Отправился Илмайллине в баню, которая была каменной чашей, куда огненная кровь земли стекала. Усмехнулся он и нырнул в пламя. Думала коварная дева, что сгорит Илмайллине, да только вышел он из огня, говоря: «Спасибо, красавица, за ласку. Хороша твоя банька. Согрела». Улыбнувшись, сказала дева: «Славен у меня жених! Ни у кого такого не было! Да только пуст наш стол свадебный. Как гостей звать? Чем угощать? Поймай-ка ты рыбу-сома, который в яме живет. Уж его-то на всех хватит!»