– Только… – Он не спешил столкнуть лодку в воду, уперся руками, но больше для виду. Помрачнел. – Ты не говори им, что отсюда. Они другие… они не поймут… бояться станут.
– Кто?
– Люди. Я придумал, что сказать… Тебя везли на торг. И ты сбежала. Бродила по лесам. Я тебя нашел. Хорошо?
Суома кивнула, не очень понимая, почему надо говорить именно так. Но для Ойвы она скажет. Для него она сделает все! Попроси сердце из груди вынуть – вынет, не задумываясь.
– Ты долго шла. Исхудала… и ничего не помнишь. Я не дам тебя расспрашивать, но если вдруг, то… ничего не помнишь! – он почти кричал, но осекся: – Извини. Даже мои не поймут. Я не хочу, чтобы тебя обидели.
Кто же посмеет обидеть Суому, когда Ойва рядом?
Новость о том, что Ойва нашел в лесу беглую девку, разлетелась по деревне. Люди пересказывали друг другу «правдивую» историю, в которой с каждым пересказом правды становилось все меньше. Все сходились на том, что девицу крепко боги берегли и что встреча эта не случайная.
Невесты деревенские фыркали да драли носы, перешептываясь, что не так уж хороша собой найдена. Тоща. Темнолица. И голос сиплый, как у больной вороны. Парни больше посмеивались, подшучивали, что каждая стала бы такой вот вороной, только бы глянул Ойва в ее сторону. А он глаз не сводил со своей Суомы. На руках в дом внес, травами выпаивал, с ложечки кормил. Да и она никого, кроме Ойвы, к себе не подпускала. Дичилась.
– Хоть бы ей в том лесу сгинуть! – бросила как-то Лахья и, устыдившись, сама отнесла найдене горшочек липового меду.
А как выздоровела Суома, так Ойва и объявил:
– Женюсь!
Ойкнула матушка, зажала руками рот. Крякнул Вешко-кузнец, но ничего не сказал.
– Женюсь. Благословите. А не будет благословения – пойду из дому.
– Куда? – Вешко хотел было затрещиною образумить глупца, да передумал. Куда уж теперь. Вырос Ойва, своим умом жить пора. И не беда, если ума этого мало пока нажито.
– В лес. За лес. Куда глаза глядят… только бы с нею.
Заплакали сестры, и матушка тайком смахнула слезу непрошеную. Благословила, конечно. Как отпустить старшенького?
Нельзя сказать, чтобы девица, приведенная сыном в дом, совсем уж не по нраву была Кертту. Худая до прозрачности, с чудными глазами, она вызывала жалость. И Кертту взяла бы найдену в дом, посадила бы за стол с дочерьми, а там, глядишь, и замуж выдала.
Но чтобы за сына…
Другую невесткой видела Кертту – Лахью-разумницу. А эта? Кто она? От какого древа род свой ведет? Где жила прежде? Как росла? Разве можно в жены брать по красоте одной? Красоту годы съедят. Что останется? Умеет ли она хозяйство вести? Прясть, ткать, шить? За скотиной приглядит ли? Мужа ли обиходит?