Женщина все так же смущалась. Не было в ней никакой наглости, бесстыдства. Гавриков уже давно отметил, что она симпатичная, и у нее недурственная фигура. Он поймал себя на мысли, что с такой тоже с удовольствием попробовал бы в самолете, в поезде, на подводной лодке. И на газончике в Кремле. Да, на травке, на природе – самое то.
– Садитесь, – подчеркнуто сухо проговорил он, указывая на стулья, стоящие вдоль стены. – Будем с вами разбираться. Значит, на оборонном предприятии работаете…
– Да. Я – начальником отдела, – с готовностью подхватил мужчина.
Гавриков признался себе, что не знает, что с ними делать. Еще раз полистал документы – на фотографии женщина выглядела хуже, чем в жизни, – опять положил перед собой. В прежние времена, при коммунистах, когда еще был СССР, такое бы не простили: в самом сердце страны возмутительное кощунство! Он, Гавриков, сам работал в КГБ и знает. Раздули бы дело и как миленьких посадили. Или в психушку бы упекли. Сейчас другие времена. Конечно, Кремль – не бордель. Но если так, по честному: что страшного? Они же не устроили публичную акцию.
– Пишите объяснительную, – с подчеркнутой суровостью проговорил он. – Каждый из вас. Там, в приемной сядете и напишете. А мы подумаем, как с вами быть. – И добавил, осуждающе глядя на мужчину. – Эх вы, женатый человек, начальник отдела, и такое творите. Да еще в Кремле. Нехорошо.
Мужчина посмотрел на него тихими, затравленными глазами.
– Вы только на предприятие не сообщайте, – взмолился он.
– Идите и пишите, – приказал Гавриков. – Симаков, отвечаешь за них.
Они вышли, сопровождаемые лейтенантом, унесли свою растерянность и смущение.
– Но каковы артисты! – с хитрой улыбкой проговорил Гавриков, обернувшись к майору Чепенко, хранившему глухое молчание. – Додуматься до такого! Трахаться в Кремле, на травке. Рядом с памятником Ленину. Хорош спорт!
– Да. Народ совсем распустился. Творят что хотят. Нет порядка. Совсем нет. – Майор не понял, что подполковник вовсе не ждал от него слов осуждения. – Разве при прежней власти было бы такое? Потому все и рушится. Страну просрали. Чего ж теперь удивляться.
Гавриков знал, что майор тоскует по прежним временам, втихую проявляет неодобрение к нынешней власти, к Ельцину, к демократам. Самому Гаврикову было все равно. Он так думал: охрана любой власти нужна. Лишь бы деньги платили.
Он вновь подошел к окну. Вечер уже стер яркие краски. Здания, деревья словно потяжелели. В Большом сквере и около Кремлевских соборов зажглись уличные фонари, хотя толку от них было еще мало. Гавриков следил за человеком в военной форме на той стороне Ивановской площади, который подошел к царь-пушке, встал на огромные ядра, лежащие перед ней, и заглянул внутрь широченного ствола, посветив туда фонариком. Все согласно инструкции. Теоретически там, в пушке, вполне мог спрятаться злоумышленник.