Захар одобрительно хмыкнул:
— Его нужно купить.
— Сороса? — теперь чуть я не подавился. — Он-то нам зачем?
— Не, не Сороса, — замахал руками Майцев. — Банк нужно купить. С солидной историей, с хорошей сетью филиалов, чтобы не выглядеть белыми воронами и нуворишами – таким не очень верят. И биржу на Фиджи. Маленькая, свободная, за небольшую премию тамошние власти позволят нам делать все, что угодно. Сколько мы отдадим Павлову?
— Я обещал удвоить его капитал.
— Значит, восемнадцать. И останется примерно столько же. Если не торопиться и все хорошо взвесить, то можно купить и банк и Фиджи. Целиком.
Мы не договорили, потому что следовало звонить и выбрасывать на открывшуюся биржу в Нью-Йорке те деньги, что уже появились от операций на азиатских и европейских площадках.
Еще часа два мы отдавали бесконечные распоряжения нашим девчонкам: к Эми, Линде и Марии мы взяли еще двух – романтичную, но исполнительную Джоан и педантичную и упрямую Марту – внучку немецких переселенцев из Висконсина.
Все распоряжения были отпечатаны на бумаге заранее, и теперь мы все всемером только звонили-звонили-звонили.
К середине дня наступило временное спокойствие: все распоряжения переданы, задачи розданы, оставалось лишь ждать вечера. Захар с Линдой ушли в китайскую забегаловку на первом этаже здания – перекусить. Остальные обедали на рабочих местах.
К четырем часам вечера падение стало затормаживаться, и я бросился в скупку: наш офис опять наполнился телефонными трелями, командами, криками и проклятьями. Однако, все деньги в дело не пошли. И вот почему.
Сидя перед мониторами Bloomberg’а, мы поняли одну истину: в мире нет самостоятельных рынков. Все они поголовно зависят друг от друга и все в большей мере – от американского. Он единственный был более-менее самостоятельным. В силу своей величины и исторических традиций. Ежедневно можно было видеть, как движения индексов на любых региональных площадках повторяют то, что происходит на американских. Если упал на пару процентов какой-нибудь сводный индекс на бирже в Гамбурге – все отреагируют на это вяло – как на малозначительный эпизод, но если такое же произошло в Нью-Йорке – весь мир послушно отработает это снижение и даже с большим усердием: местные биржи легко могут показать не два положенных процента, а три или пять. Если приложить графики изменения основных эмитентов – “голубых фишек” – с Токийской биржи к такому же графику с Лондонской, вы с удивлением обнаружите, что они практически одинаковы. Если падают – то все вместе, если растут – то тоже не вразнобой. Исключения крайне редки и вызваны, чаще всего, какими-то локальными потрясениями – вроде решения суда о разделении компании на несколько частей по требованию антимонопольного комитета или заявлением Правительства о снижении экспортных пошлин на продукцию, выпускаемую каким-то предприятием или целым сектором экономики.