Чем-то вроде «генеральной репетиции» этого повествования была книга «Ничто человеческое…», поэтому ссылки на нее в дальнейшем неслучайны. Я обещал в ней «построить» когда-нибудь книгу исключительно из читательских писем, оставив читателя полностью наедине с читателем. Мне хотелось осуществить эту работу и для будущего — ради лучшего понимания нашей эпохи издалека, — и для настоящего, чтобы углублялось понимание между людьми.
Но… не удалось мне в полной мере осуществить это и сейчас, несмотря на то, что пожаловаться на малость почты не могу. И дело не только в том, что иногда письма самые волнующие — «не для печати» (чересчур сокровенно-интимны), а в том, что читательское письмо само по себе, оторванное от судьбы автора, от его духовного развития во времени, от той массы жизненных обстоятельств и подробностей, которые в него не вошли, нередко не выражает в достаточном объеме истину об этом человеке. Советовать же читателю что-то дописывать, довообразить я не решался, боясь, что при этом исчезнет непосредственность и безыскусственность живого «человеческого документа».
Настоящее повествование я постарался насытить живой человеческой действительностью, запечатленной в письмах, в большей мере, чем в книге «Ничто человеческое…». И постарался «отойти в сторону» дальше, чем отошел в той более ранней работе.
Но, может быть, и эта книга не больше, чем «генеральная репетиция» перед полным осуществлением замысла, о котором думаю уже двадцать лет. Может быть…
Любое читательское письмо — как и любой человек — тайна. Попытаться эту тайну раскрыть, оставив в неприкосновенности человеческий документ, найти «ключ» к шифру (с течением лет я начал понимать самою «рядовое» письмо как тайнопись души, как шифр) — работа более тонкая и неисповедимая, чем когда-то казалось…
В письме человек обнаруживает себя порой неосознанно и неожиданно — как в мимике и жестикуляции при разговоре. В какой-то степени письмо и можно назвать мимикой и жестикуляцией души. Часто независимо от воли пишущего оно обнажает черты характера, особенности сердца и судьбы.
И в то же время в письме живет совершенно сознательное желание познать себя, жизнь. Оно и самопознание и миропознание. И именно поэтому оно — творческий акт, формирующий личность.
Письмами были насыщены мои книги и раньше. Это — не только «Ничто человеческое…», но и «Вечный человек», «Золотое весло», «…Что движет солнце и светила».
Письмо — документ: и судьбы и эпохи. Оно — самое неотразимое доказательство: богатства или бедности духа, отчаяния или надежд, любви или равнодушия…