Ван Хелсинг вернулся часа через два и сказал мне:
— Теперь — домой, поешь как следует, выпей вина и отоспись. Я останусь здесь ночью и подежурю около юной мисс. За ходом болезни должны следить мы, ты и я, другим не нужно ничего знать. У меня есть на то серьезные причины. Пока ни о чем не спрашивай, думай, что хочешь — пусть даже самое невероятное. Спокойной ночи!
В прихожей две служанки подошли ко мне и спросили, не могут ли они — вместе или по очереди — подежурить около мисс Люси. Они умоляли позволить им это. Я объяснил им, что таково решение доктора Ван Хелсинга — дежурить должны либо он, либо я. Тогда они стали просить поговорить с «иностранным джентльменом». Я был тронут их добротой. Не знаю, что двигало ими — сочувствие моему бледному виду или забота о Люси, но я уже не впервые наблюдал такие проявления женской доброты. Вернувшись в лечебницу к концу ужина, я сделал обход — все было в порядке, и наконец лег. Засыпаю.
11 сентября. Сегодня к вечеру поехал в Хиллингем. Ван Хелсинг в прекрасном настроении. Люси — гораздо лучше. Вскоре профессору принесли какой-то большой пакет, присланный из-за границы. Он открыл его с нетерпением, там оказалась целая охапка белых цветов.
— Это для вас, мисс Люси, — сказал он.
— Для меня? О, доктор Ван Хелсинг!
— Да, моя дорогая, для вас, но не для забавы, это лекарство. — Люси сделала недовольное лицо. — Но не беспокойтесь, вам не придется принимать их в отваре или в каком-либо еще неприятном виде, так что не морщите свой очаровательный носик, а то я расскажу моему другу Артуру, какие страдания грозят ему, если он увидит искаженной столь любимую им красоту. Ага, моя дорогая мисс, это выправило ваш милый носик. Итак, цветы обладают целебным воздействием, и не надо задумываться — каким. Я положу их на ваше окно, сплету хорошенький венок и надену вам на шею, чтобы вы хорошо спали. Они, подобно лотосу, заставят вас забыть ваши неприятности. Пахнут они как воды Леты или тот источник молодости, который конкистадоры искали во Флориде, но нашли слишком поздно.
Пока он говорил, Люси рассматривала цветы, потом понюхала их и с гримасой отвращения отбросила:
— Ах, профессор, вы, наверное, подшучиваете надо мной, ведь это обычный чеснок!
К моему удивлению, Ван Хелсинг встал и сказал ей очень строго — его брови даже сошлись на переносице:
— Никаких шуток! Я никогда не шучу! И ничего не делаю без серьезных на то оснований. И прошу вас не расстраивать мой план. Будьте серьезны и осторожны, если не ради себя, то хотя бы ради других. — Увидев, что бедняжка Люси испугалась — и ее вполне можно понять, — он продолжал уже мягче: — О, моя дорогая юная мисс, не бойтесь меня. Я желаю вам только добра. В этих простых цветах почти все ваше спасение. Я сам разложу их в вашей комнате. Сам сделаю венок — носите его. Но тсс! Никому ни слова, чтобы не возбуждать ненужного любопытства. Давайте заключим с вами договор, он будет залогом того, что вы, здоровая и окрепшая, окажетесь в объятиях того, кто вас любит и ждет. Теперь посидите немного смирно. А ты, дружок Джон, помоги мне украсить комнату чесноком, проделавшим долгий путь из Харлема, где мой друг Вандерпул круглый год выращивает его в парниках. Вчера я телеграфировал ему, здесь бы мы его не достали.