Лама тоже проснулся, но, не обращая внимания на ребенка, стучал четками.
-- Что это такое?-- произнес ребенок, не докончив вопля.-Я никогда не видал таких штучек. Отдай их мне.
-- Ага,-- улыбаясь, проговорил лама и, свернув четки петлей, поволок их по траве.
Вот кардамона целая горсть,
Вот масла кусок большой.
Вот и пшено, и перец, и рис -
Поужинать нам с тобой.
Ребенок взвизгнул от восторга и схватил темные блестящие шарики.
-- Охо!-- проговорил старый военный.-- Где же ты выучился этой песенке, презирающий мир?
-- Я слышал ее в Пантханкоте, сидя на чьем-то пороге,-стыдливо ответил лама.-- Хорошо быть добрым к детям.
-- Помнится, до того как сон одолел нас, ты сказал мне, что брак и деторождение затемняют истинный свет, что они -камни преткновения на Пути. А разве в твоей стране дети с неба падают? Разве петь им песенки не противоречит Пути?
-- Нет человека вполне совершенного,-- серьезно ответил лама, поднимая четки.-- Теперь беги к своей матери, малыш.
-- Вы только послушайте его!-- обратился военный к Киму.-Ему стыдно, что он позабавил ребенка. В тебе пропадает хороший отец семейства, брат мой. Эй, дитя!-- он бросил ребенку пайсу.-- Сласти всегда сладки.-- И когда малыш умчался прочь, залитый солнечным светом, он сказал: "Они растут и становятся мужчинами. Святой человек, я сожалею, что заснул в середине твоей проповеди. Прости меня".
-- Оба мы старики,-- проговорил лама.-- Вина моя. Я слушал твои речи о мире и его безумии, и одна вина повлекла за собой другую.
-- Вы только послушайте его! Какой будет ущерб твоим богам, если ты поиграешь с ребенком? А песенка была отлично спета. Едемте дальше, и я спою тебе старую песню о Никал-Сейне у врат Дели.
Они выбрались из-под сумрака манговой рощи, и высокий пронзительный голос старика зазвенел над полями; в чередованиях протяжных воплей развертывалась история Никал-Сейна (Николсона), песня эта поется в Пенджабе и ныне. Ким был в восторге, а лама слушал с глубоким интересом.
_ "Ахи! Никал-Сейн погиб, он погиб у врат Дели! Пики Севера, мстите за Никал-Сейна".-- Дрожащим голосом он пропел песню до конца, плашмя хлопая саблей по крупу пони, чтобы подчеркнуть трели.
-А теперь мы дошли до Большой Дороги,-- сказал он, выслушав похвалы Кима, ибо лама хранил выразительное молчание. - Давно уже я не ездил этим путем, но речи твоего мальчика взбодрили меня. Видишь, святой человек, вот он, Великий Путь, хребет всего Хинда. Почти на всем его протяжении, так же, как и здесь, растут четыре ряда деревьев. По среднему проезду -- он весь вымощен -- повозки движутся быстро. Когда еще не было железных дорог, сахибы сотнями ездили здесь туда и обратно. Теперь тут встречаются почти одни крестьянские телеги. Слева и справа дорога попроще, для возов,-- тут возят зерно, хлопок, дрова, корм для скота, известь и кожи. Человек едет здесь без опаски, ибо через каждые несколько косов имеется полицейский участок. Полицейские все воры и вымогатели (я сам охотно обошел бы их дозором с кавалерией -- с отрядом молодых новобранцев под командой строгого начальника), но они, по крайней мере, не допускают соперников. Тут проходят люди всех родов и всех каст. Гляди! Брахманы и чамары, банкиры и медники, цирюльники и бань я, паломники и горшечники -- весь мир приходит и уходит. Для меня это как бы река, из которой меня вытащили, как бревно после паводка.