Эля зажмурилась. Хорошо живется роботам. Ненужную информацию взял и стер, а тут носи в себе, мучайся. Она же старалась забыть. Очень старалась.
Да, она встречалась с этим парнем. Севка Костыльков. Как он сам любил говорить — Всеволод Станиславович. По знаку Зодиака — Скорпион. Это произошло незадолго до того, как Эля ушла из класса. Ушла, потому что ненавидела одного человека. Сашка Максимихин. Ненавидела за то, что постоянно цеплялся, что увел лучшую подругу, что… Какая теперь разница за что. Он ее бесил самим фактом своего существования. И она решила, что может все изменить. Что имеет право вернуть гармонию в мир — наказать того, кто ей был так неприятен. И она сделала так. Остальное уже было неважно. Вот только Севка. Его появление и уход задели. Но об этом вполне можно было забыть.
Они с Алькой ехали в автобусе. Молчали. Эля глядела в окно. И там, за окном, словно развернулся огромный киноэкран. Зачем она начала все это вспоминать?
Излет восьмого класса. Вдруг стала замечать, что Костыльков на нее смотрит. Пристально. Подолгу. И еще это движение тонких губ. Он называл ее «воительницей» и «девушкой-загадкой», сам обожал все таинственное. Утверждал, что у них в классе есть тайное общество, что-то типа масонской ложи. Что вступающие туда приносят присягу и расписываются кровью в специальной книге. Они несколько раз ходили ночью в парк, он врал, что это тренирует волю. Эля темноты не любила. Плохо в ней ориентировалась — вокруг оказывалось много непонятной пустоты. После ночных вылазок дома был отец, и она пыталась спрятаться от него в комнате, а он орал, что Эля материнской породы — гулящая. Все это вместе давало наутро головную боль, так что она даже улыбнуться Севке не могла. И тогда он ее прозвал «Lady of Ice» и еще пел неприятно скрипучим голосом:
A lady of ice in a desert zone
Where a web of lies has turned to stone.
A lady of ice with a painted smile
I should keep her warm just for a while
[2].
Ронял тяжелое немецкое имя:
— Манфред Алоис Зегит, а по-простому Фэнси.
Эля отпихивала его. Все-таки отличник — это диагноз.
Он ее целовал в щеку, касался сквозь ткань одежды груди. От этого движения происходило что-то странное — во рту пересыхало, чуть кружилась голова. Хотелось просто обнять, почувствовать через рубашку его тело, непривычно жесткое, костлявое.
Севка все допытывал, что она хочет от Максимихина.
— Ну, скажи — что? Сама говоришь, ты в него не влюблена!
— Ты его вблизи видел? Кому он нужен?
— Тогда зачем ты все это устраиваешь? Травишь его, какие-то интриги плетешь? Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы Дронова от ревности с ума сошла?