Алатрион помрачнел.
"Вот что значила та игла необъяснимого беспокойства, кольнувшая той зимой. А я не понял, не различил... Кругом огонь, как в нем потухшую свечу заметить?"
— А Остемир?
— Живой, что ему сделается. Здесь он, в крепости. Обрадуется, увидев тебя.
"Да, радуйся, Остемир. Одна радость кругом, как я погляжу".
Треск разносится по округе на десятки стадий. Треск и рев. Привычные звуки, не дающие лесу уснуть. А он уже сонно зевает, сбрасывая свои расшитые золотом одежды, готовясь укрыться пушистым белым одеялом, таким уютным, теплым. Там, внизу, в речных долинах, на побережье, все еще царствует лето, ребенок, не спешащий расставаться с детством. Ребенку не нужно золото. Иной раз, он с радостью предпочтет невзрачную деревянную игрушку, если она покажется ему интереснее. А взрослые, подарившие красивую золотую безделушку, будут недоумевать. Как можно пренебречь красотой? Глупые они, взрослые, все забыли. "Вот вырастешь большой, тогда поймешь". Ага. Большой, как горы. Такой же старый и скучный. Горы любят золото. Несколько недель в году сверкает на склонах в лучах солнца золотое ожерелье, а потом исчезает без следа.
Лес засыпает под треск сталкивающихся рогов, под рев оленьих быков, сражающихся за право дать начало новой жизни. Лес засыпает, он стар и много повидал. Ничего нового в этой вечной битве, из года в год, одно и то же, пока стоит мир. Но молодые самцы его скуки не разделяют. Горячая кровь заставляет их спешить: жизнь коротка и надо успеть доказать, что именно ты достоин ее продолжения в другом, в своем ребенке. Кровь бурлит, а иногда и льется, самцы бьются насмерть, стараясь боднуть соперника в бок, но тот не дремлет и отражает удар. Его рога столь же прочны и ветвисты. Его рев не менее грозен, а мышцы могучи. И все же один из них бежит прочь, уступает сильнейшему, который горделиво вскидывает голову, он победил. Торжествуя, он забывает обо всем на свете, не видит опасности, таящейся на острие срезня, широкого наконечника охотничьей стрелы...
— Не надо, — Алатрион коснулся плеча Остемира, — он победил. Не надо.
Остемир опустил лук, с сожалением разглядывая широкогрудого быка. Его рога, с пятью отростками на каждом, как полагается зрелому самцу, были на самых кончиках окрашены кровью — ему удалось ранить соперника.
Олень задрал морду к небу и протяжно заревел. Эхо долго играло его победным кличем.
— Жаль, — сказал Остемир.
— Не жалей. Пойдем, это была хорошая охота.
Они закинули луки за спину, вместе с тулами[116] и пошли прочь, мягко и бесшумно ступая по желтому ковру.