— Закон Джунглей суров: промахнулся — уходи! Дело ведь не в том, что Стая осталась без добычи, в конце концов, в джунглях полно живности, дело в том, что Вожак не может ошибиться. Никогда, ни разу!
— Вижу, вижу, читали, — хитро прищурившись, сдержанно поаплодировал Кочетков. — Значит, одна тема для бесед в дороге уже имеется, что радует. Но я, в отличие от книжного волка, не промахиваюсь. Не в прямом, ни в фигуральном смысле. И когда я на тропе, никакой Шерхан помешать не сможет…
Арсенин взглянул на спутника и даже сквозь сумрак каюты сумел рассмотреть, насколько тот похож на волка — огромного серого вожака, уверенно ведущего стаю сквозь лес, чутко вдыхает воздух и знает обо всем, что твориться окрест. Не боится никого и ничего и сливается с ночной тьмой так, что лишь желтые его глаза сияют во тьме.
— Послушайте, Всеслав Романович, а ведь, пожалуй, не переведут у нас Киплинга! – с деланным сожалением вздохнул Кочетков. — Непременно цензоры фразу про «промахнулся — уходи» вычеркнут. Скажут — что за фривольные намеки на внутреннюю политику Российского Правительства?
— А вы, Владимир Станиславович, вольнодумец, однако! — притворно ужаснулся капитан.
— Берите выше, Всеслав Романович — чистый карбонарий…
Урал, 1871–1894
На пути к Тихому океану Россия, воздвигая силами первопроходцев заставы и крепости, создала не просто подвластные царевой деснице области, а целые государства. Потому как Уральскую горнозаводскую империю, раскинувшуюся по обе стороны Каменного пояса, вряд ли кто бы осмелился назвать по–иному.
На Урале всё отличалось от Центральной России. Здесь царил не губернатор, а Главный Начальник горных заводов хребта Уральского; здесь не знали полиции, а закон олицетворяли офицеры Корпуса горных инженеров, носившие зеленые мундиры и величавшиеся непривычные русскому слуху чудными званиями. А венцом справедливости являлся один лишь суд — военно–полевой. Он часто и беспощадно карал и изредка миловал.
Этот порядок, как и сам Урал, казался незыблемым, но во второй половине века девятнадцатого реформы, словно землетрясение, поколебали основу веками налаженного горнозаводского быта. Заводы и рудники из казны перешли в частные руки, знаменитые изумрудные россыпи отдали на откуп частным владельцам. Одна за другой гасли доменные печи предприятий, усилились гонения на староверов, а «черный» люд, оставшись без работы, подался за скорым счастьем в золотую долину близ Миасса, в самоцветные угодья Ильменя, поблескивающие алмазами берега Полуденной и в платиновые разработки на Орулихе…