– Егор, дай–ка гитару.
Он посмотрел недоуменно, но спорить не стал. Если бы заспорил, у меня бы точно духу не хватило настаивать.
Наверное, это мои фантазии, но по тому, как гитара отзывается, можно многое рассказать о ее хозяине. «Общественная» гитара в нашем клубе, старушка с новенькими струнами, то кокетничала, то вредничала, но все это – слегка, и была она, по большому счету, бесхарактерной дамочкой. Гитара нашего руководителя нрав имела весьма дружелюбный и как будто бы помогала… да что там помогала! вела! Моя гитара – существо меланхоличное, но с претензиями. А вообще, мы с ней неплохо понимаем друг друга. Егоркина гитара просто излучала безразличие, не агрессивное, просто… и слово–то не подберу. Может, все куда как тривиальнее – расстроена гитара, а про нрав я понапридумывал, чтобы жилось интереснее. Не дожидаясь, пока моя решимость окончательно растает, я взял аккорд.
Позабудьте про мелочи,
Рюкзаки бросьте в стороны,
Нам они не нужны.
Доскажите про главное,
Кто сказать не успел еще,
Нам дорогой оставлено
Полчаса тишины…
Я всегда улавливал настроение слушателей – и в клубе, и на конкурсах, а тут… Легкое раздражение, что приперся какой–то чудик и поломал кайф – вот и все. Мне бы вернуть гитару Егорке да пойти по своим делам (включающим в себя ужин, просмотр любой подвернувшейся телепрограммы и переживания по поводу сегодняшних неприятностей и завтрашней взбучки), но накатило что–то такое, на идиотском упрямстве замешанное.
…Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими.
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром.
Над высокими травами
Встали в рост барабанщики.
Это значит – не все еще,
Это значит – пройдем.
И я вдруг понял, что не для них пел. Для себя. Как будто каждое слово сдвигало какой–то камушек в завалах, давным–давно образовавшихся в моем внутреннем мире… «Это значит – не все еще… Это значит – пройдем…»
Неделя, не заладившаяся с понедельника, и дальше катилась по той же расхлябанной, разбитой колее. В довершение моих неприятностей вдруг оказалось, что в этом месяце я получу рекордную для меня зарплату. Понимаю, что большинство родителей моих учеников сочло бы цифру смехотворной, однако ж я, увидев ее в расчетке, слегка обалдел от счастья. Заслуженного, между прочим, счастья. Три недели кряду пахал и за Марь Ванну, ушедшую на больничный, и за пионервожатую, уволившуюся вообще из нашей бесперспективной конторы. Знал бы я, чем это, блин, счастье обернется! Родной коллектив отреагировал не поздравлениями и дружескими пожеланиями, а завистливыми взглядами в спину и молчаливым бойкотом. Вообще–то, мне к подобному отношению не привыкать (или в аутсайдерах ходить), но я наивно полагал, что бойкоты – это забава двенадцатилетних пацанов, эдаких нравственных максималистов, ан нет! Оказалось, что наши рано постаревшие и разочарованные во всем, кроме нового сериала, тетушки отнюдь не пренебрегают подобным развлечением.