Въ то время въ колоніяхъ мало было распространено употребленіе ковровъ, но мистриссъ Лечмеръ, по своему положенію и состоянію, могла бы ихъ ввести у себя въ домѣ, если бы не находила, что они не подходятъ къ общему старинному характеру зданія. Да она и сама не любила ихъ, не привыкла къ нимъ. Полъ въ комнатѣ былъ замѣчательно красивый — чудной работы паркетъ изъ небольшихъ квадратовъ краснаго кедра и такихъ же квадратовъ изъ сосноваго дерева, въ перемѣшку. Въ серединѣ каждаго квадрата видны были геральдическіе дьвы Лечмеровъ, сдѣланные очень искусно какимъ-то, должно быть, очень талантливымъ артистомъ своего дѣла.
Съ каждой стороны каминной отдѣлки, довольно тяжелой, но очень старательной, были устроены какія-то сводчатыя отдѣленія, прикрывавшіяся задвижными дверками. То былъ буфетъ для храненія серебряной посуды. Мебель въ камнатѣ была богатая и хотя старинная, но прекрасно сохранившаяся.
Среди всего этого колоніальнаго великолѣпія, выступавшаго еще ярче вслѣдствіе обилія зажженныхъ свѣчей, сидѣла на диванѣ важная престарѣлая леди. Свою шинель офицеръ оставилъ въ передней и въ одномъ мундирѣ казался еще стройнѣе и изящнѣе. Строгій и суровый взглядъ пожилой леди замѣтно смягчился, когда она увидала вошедшаго. Приподнявшись съ дивана навстрѣчу гостю, она нѣсколько времени смотрѣла на него съ пріятнымъ изумленіемъ. Молодой человѣкъ заговорилъ первый.
— Извините меня, сударыня за то, что я вхожу безъ доклада. Мнѣ этотъ домъ такъ памятенъ съ дѣтства, что я не могъ совладать со своимъ нетерпѣніемъ и отбросилъ въ сторону общепринятый свѣтскій обрядъ.
— Кузенъ Линкольнъ[6],- перебила леди, которая была никто иная, какъ мистриссъ Лечмеръ, — о васъ всего лучше докладываютъ эти черные глаза, эта улыбка, эта походка. Къ чему же еще какой-нибудь докладъ? Я не забыла еще ни моего покойнаго брата, ни того, кто намъ до сихъ поръ такъ дорогъ, и потому съ перваго же взгляда могу признать въ васъ настоящаго Линкольна.
Во взаимномъ обращеніи старой леди и молодого человѣка чувствовалось какое-то стѣсненіе. Со стороны старой леди оно объяснялось провинціальнымъ мелочнымъ этикетомъ, но относительно молодого офицера такое объясненіе не годилось, тѣмъ болѣе, что на его лицо при словахъ мистриссъ Лечмеръ набѣжала тѣнь грусти. Впрочемъ, это съ нимъ сейчасъ же прошло, и онъ отвѣчалъ самымъ ласковымъ и сердечнымъ тономъ:
— Меня съ давнихъ поръ пріучили надѣяться, что на Тремонтъ-Стритѣ я найду второй родительскій домъ, и, судя по тому, что я отъ васъ сейчасъ слышу, дорогая мистриссъ Лечмеръ, этой надеждѣ суждено оправдаться.