— Вот мы и дошли, наконец, до торжества! — начал монах.
— Да, отец мой, вы видите в этом победу креста, а я — торжество настойчивости, и внутренний голос говорит мне, что то, перед чем не отступаешь, непременно осуществится.
— Я рад, что вы упомянули о ваших планах, — заметил патер Педро. — Это позволяет мне обратить ваше внимание вот на этого молодого человека, моего родственника, который, узнав о ваших смелых замыслах, возгорелся желанием услышать о них из ваших уст, если вы соблаговолите…
— Я всегда готов удовлетворить любознательность людей предприимчивых и охотно сообщу вашему родственнику все, что он пожелает узнать относительно моих намерений и стремлений.
Все это было сказано таким тоном, что дон Луи сразу почувствовал, что не он окажет честь этому моряку своими расспросами, а, напротив, он должен себя считать польщенным тем, что он удостоит его беседой.
— Однако, вы еще не назвали мне имени вашего молодого родственника, патер Педро! — добавил Колумб.
— Его зовут дон Луи де-Бобадилья, и он приходится племянником вашей уважаемой приятельнице, маркизе де-Мойа!
— Донья Беатриса — одна из моих лучших поддержек, а любознательный, предприимчивый дух в молодом человеке всего более дорог моему сердцу. Племянник доньи Беатрисы может рассчитывать на полную готовность с моей стороны удовлетворить все его желания.
Такая речь в устах человека, зарабатывающего своим трудом насущное пропитание, такой снисходительный, почти покровительственный тон его слов поразили юношу; в первую минуту он готов был возмутиться, затем рассмеялся и в результате ответил почтительно на обращенные к нему слова.
— Судя по тому, что вас радует победа над маврами, сеньор, я думаю, что и вы, вероятно, сражались на море, если не на суше!
— Да, сын мой, и на море, и на суше; было время, когда я любил искать опасности и в бою, но с того времени, когда у меня зародились более великие замыслы, я перестал думать об этом. Много лет прошло с тех пор, как я сражался против врагов вместе с родственником моим, Колумбом младшим, и адмиралом Колумбом, моим дядей, против венецианцев. Мы дрались с зари и до заката, и я не был даже ранен; другой раз судно, на котором я находился и сражался, было сожжено неприятелем, а я вплавь достиг берега и был, таким образом, сохранен для более великих задач, — горячо добавил Колумб.