Тарвин присутствовал при рождении города. Он знал его уже тогда, когда Топаз можно было чуть ли не обхватить руками, он следил за его ростом, ласкал и лелеял его. Он с самого начала прирос к нему сердцем и сейчас хорошо понимал, что нужно его родному городу. Ему нужна была компания "Три К".
Когда кондуктор привел Тарвина и Шериффа в вагон президента и представил их, президент, в свою очередь, познакомил гостей со своей молодой женой - блондинкой лет двадцати пяти, очень хорошенькой и знающей цену своей красоте. Выглядела она так, будто только что сменила подвенечный наряд на дорожное платье. Тарвин тотчас уселся подле нее.
В то время как президент с угрюмым и ничего не выражающим лицом выслушивал воодушевленные разглагольствования Шериффа, Тарвин занимал миссис Матри беседой, в которой не было ни слова о железных дорогах. Он знал историю женитьбы президента "Трех К" досконально и очень скоро понял, что она не прочь поговорить на эту тему и выслушать кучу льстящих ее самолюбию любезностей. Он наговорил ей комплиментов и хитростью втянул в разговор о ее свадебном путешествии. Оно как раз подходило к концу. Они собирались поселиться в Денвере, и она хотела узнать, что за жизнь ее там ожидает. Он рассказал ей о том, что ее ждет, во всех подробностях: он ручался за Денвер, он расцветил свой рассказ о нем яркими красками, он изобразил его городом мечты и населил персонажами восточной сказки. Он расхваливал денверские магазины и театры, он сказал, что они ничем не уступят нью-йоркским и даже оставят их далеко позади, и все же, сказал он, вы должны сходить в наш театр в Топазе. Надеюсь, сказал он, вы остановитесь там на денек-другой.
Тарвин не стал хвалить Топаз так грубо и откровенно, как Денвер. Он ухитрился лишь намекнуть на его ни с чем не сравнимое очарование, и когда ему удалось представить его как самый красивый, самый изысканный и самый процветающий город на Западе, он тут же сменил тему разговора. В основном же они говорили о личном: Тарвин пробовал то одну, то другую тему сначала для того, чтобы расположить к себе собеседницу, задев нужную струну в ее сердце, потом - в поисках ее слабого места. Он пытался понять, как превратить ее в своего союзника. Потому что только так можно было сделать своим союзником самого президента. Он почувствовал это в тот самый момент, когда вошел в вагон. Ник многое знал об этой женщине, когда-то он знавал и ее отца, хозяина отеля, в котором останавливался, бывая в Омахе.
Тарвин быстро разговорился и подружился с миссис Матри, и она подвела его к вагонному окну, чтобы он показывал ей красоты Большого Каньона. Поезд с грохотом мчался вперед, в Топаз, оскверняя и без того потревоженное нашествием человека великолепие этого первобытного мира. Каким-то непонятным образом ему удавалось удерживаться на крутых виражах на узенькой ленте рельсов, на пространстве, отвоеванном железной дорогой с одной стороны у реки, а с другой - у скалистой стены каньона. На бесчисленных крутых поворотах миссис Матри иной раз теряла равновесие и, чтобы не упасть, несколько раз пыталась ухватиться за рукав Тарвина. Это кончилось тем, что он предложил ей руку, а они продолжали стоять вместе, покачиваясь из стороны в сторону в такт движению поезда, не сводя глаз с пиков исполинских гор и огромных каменных глыб, от вида которых кружилась голова.