Наконец, она выбралась на сушу, тяжело дыша и сбрасывая с себя особо настойчивых преследователей. Быстро покосилась на мокрых, трепаных попутчиков, следящих за ней огромными, неверящими глазами. Незаметно перевела дух (живые!), отцепила от штанины неистово щелкающую челюстями рыбину. Брезгливо сморщилась, когда острый клык длиной с ее мизинец (и откуда у такой мелюзги подобная жуть?!) попытался воткнуться в ладонь, затем безжалостно смяла в кулаке и кинула обратно в реку. После чего стряхнула с оружия налипшую чешую, отбросила со лба мокрые волосы и, нимало не смутившись оторопелыми взорами спутников, сухо велела:
- Вперед!
После такого даже Стрегон счел за мудрое поторопиться, а Лакр, разинувший было рот для изумленного вопля, так же быстро его закрыл. Только Картис позволил себе беспокойный взгляд, означающий, что он действительно переживает за своего Вожака, да Тирриниэль тихо вздохнул:
- Спасибо, Бел... это было очень кстати.
Гончая хмуро покосилась на свои изорванные штаны, больше похожие теперь на лохмотья. Выразительно скривилась, заметив, что теперь там слишком явно просматривается ее белая кожа, на которой весьма красноречиво выделялся алый узор. Затем убедилась, что куртка и любимая рубаха выглядят не лучше. Зло сплюнула, потому что переодеваться было некогда и не во что. Обмотала спину остатками ткани с ножен, чтобы ни одна из смертоносных рун Подчинения не мелькнула на свету, и дала отмашку двигаться.
После реки Стрегон отметил, что их сумасшедший бег немного замедлился. Но это было хорошо, потому что он вовсе не был уверен, что дотянет до вечера. И без того сердце колотилось уже в ушах, воздуха постоянно не хватало, одежда намокла так, что можно выжимать, и оставшаяся позади река была здесь совершено не при чем. Он хорошо знал, что уже давно бежит на пределе своих возможностей. Понимал, что еще никогда в жизни ТАК не выкладывался. Сознавал, что долго не продержится, а потому вздохнул с нескрываемым облегчением, когда Белка ощутимо замедлила шаг.
Как эту гонку выдерживала она сама, Братья старались даже не думать: после пауков, полученных ран, многочисленного зверья и тех кругов, которые она постоянно наматывала, оберегая их от голодных хищников... после речки этой проклятой, наконец... она все еще выглядела, как взведенная скоба арбалета. Напряженная, сосредоточенная, неуловимо быстрая; по-настоящему неутомимая и нечеловечески проворная. Она дышала лишь немного чаще, чем обычно. Ее движения по-прежнему были плавными, отточенными и экономными. Грудная клетка вздымалась ровно. Сильные ноги несли ее вперед легко, словно и не было этого дикого кросса, не было ран, не было этой бешеной спешки и отчетливого страха за жизни своих слабых спутников.