Он ощущал внутреннее родство с этим старцем, и хотя понимал, что второй прием, назначенный так скоро после первого, неслыханная честь, ничуть не был взволнован, а тем более подавлен торжественностью момента. Разница в возрасте, служебном положении или цвете кожи никогда не тяготила Конвея; он легко сближался и с молодыми, и с пожилыми. При всем своем почтении к Верховному ламе, он полагал, что их отношения должны носить вполне светский характер.
После обычного обмена любезностями Конвей ответил на множество вежливых вопросов. Сообщил, что весьма доволен жизнью и уже завел несколько знакомств.
— Вы не раскрыли нашу тайну своим спутникам?
— Пока нет, но несколько раз я выходил из положения с трудом. Хотя, наверно, было бы еще труднее, если бы я все рассказал им.
— Я так и предполагал — вы поступили, как сочли нужным. Ну, эти трудности временные. Чанг говорил, что с двумя из ваших спутников хлопот не будет.
— Пожалуй, так.
— А третий?
— Маллинсон — экспансивный юноша и сильно рвется домой.
— Он вам симпатичен?
— Да, очень.
В этот момент принесли чашечки с чаем, и в перерывах между глотками ароматной влаги разговор перешел на менее серьезные темы. Благодаря заведенному ритуалу, беседа была легкой и непринужденной, и Конвей охотно поддерживал ее. Верховный лама спросил, есть ли на Западе что-то, хотя бы отдаленно напоминающее Шангри-ла, и Конвей с улыбкой ответил:
— Пожалуй, да — откровенно говоря, здешняя обстановка слегка напоминает Оксфорд, где я преподавал. Пейзаж, конечно, не сравнить, но учебные дисциплины так же схоластичны, а профессора, хотя и помоложе, но стареют очень сходным образом.
— Вы не лишены чувства юмора, дорогой Конвей, — заметил Верховный лама. — Оно всем нам очень пригодится в будущем.
— Поразительно! — воскликнул Чанг, узнав, что Верховный лама принял Конвея еще раз. Услышать это от человека, отнюдь не охочего до громких слов, кое-что значило. Ничего подобного до сих пор не случалось, пояснил он, потому как в монастыре раз и навсегда заведено железное правило: Верховный лама может изъявить желание еще раз принять новоприбывшего только по истечении пятилетнего испытательного срока, когда тот полностью избавится от своих житейских комплексов.
— Видите ли, даже обычный разговор с рядовым пришельцем требует от него большого напряжения сил. Само соприкосновение с мирскими страстями в его возрасте противопоказано, оно слишком травмирует. Только не подумайте, что я усомнился в премудрости Верховного ламы. Этот случай — важный урок для всех нас: он подтверждает, что даже строгие правила нашей общины лишь относительно строги. Но все равно просто поразительно.