— А тех, кто зарится на чужое добро, можно упечь в тюрьму, — отрезал он, взбешенный донельзя.
— Можно, конечно, только сначала надо их поймать, — беззлобно ухмыльнулся Барнард. — И раз уж мы заговорили об этом, вот что хочу сказать: я решил помахать носильщикам ручкой. Они появляются здесь регулярно, так я подожду до следующего раза, а, может, и дольше. Если, конечно, монахи поверят на слово, что я в состоянии платить за постой.
— Так, значит, вы не поедете с нами?
— Нет, не поеду. Я решил устроить перерыв. Вам-то хорошо — вас с оркестром встречать будут, а меня кто? — свора полицейских. Чем больше я над всем этим думаю, тем меньше вижу резона.
— Иначе говоря, вы боитесь расхлебывать кашу?
— Вообще-то кашу я никогда не любил.
— Что ж, это ваше личное дело, — произнес Маллинсон с холодным презрением. — Раз вас устраивает, можете оставаться здесь хоть на всю жизнь, никто отговаривать не станет. Не всякий на такое решится, но идеи бывают разные, — он обвел всех вопросительным взглядом. — Что вы скажете, Конвей?
— Согласен, идеи действительно бывают разные.
Маллинсон повернулся к мисс Бринклоу, которая внезапно опустила книгу и промолвила:
— Если хотите знать, я тоже думаю остаться.
— Что? — воскликнули все в один голос.
А она продолжала с лучезарной улыбкой, как будто специально взятой напрокат.
— Видите ли, я размышляла над тем, как мы очутились здесь, и вывод делаю только один. Тут действует таинственная сила. Вы согласны со мной, мистер Конвей?
Не успел Конвей собраться с мыслями, как мисс Бринклоу затараторила:
— Кто я такая, чтобы усомниться в указующем персте Провидения? Я послана сюда с благой целью, и я должна остаться.
— Уж не надеетесь ли вы открыть миссионерский центр? — поинтересовался Маллинсон.
— Не просто надеюсь, но твердо намерена. Я знаю, как нужно обращаться с этими людьми — и не сверну с пути, будьте покойны. Все они слабаки.
— Так вы хотите наставить их на путь истинный?
— Да, мистер Маллинсон. Я решительно возражаю против принципа умеренности, о которой здесь столько толкуют. Можете называть это широтой взглядов, но, по-моему, в ней кроется причина самой ужасной распущенности. От этой так называемой широты взглядов проистекают все беды здешних людей, поэтому я собираюсь бороться с ней — покуда хватит сил.
— А у них достанет широты взглядов, чтобы позволить вам это? — улыбнулся Конвей.
— Они не смогут ее пересилить, — вставил Барнард и со смешком добавил: — Я же говорил — в этом заведении потрафляют любым вкусам.
— При условии, что вам нравится жить в тюрьме, — буркнул Маллинсон.