Внизу висело громадное объявление, написанное нашими интернациональными друзьями — из Германии, кажется. Они приглашали всех на большой маскарад. И наши однокурсники, почувствовав снова что-то знакомое, детсадовское, принялись наспех (сегодня — последний зачет, завтра — Новый год, послезавтра — первый экзамен) мастерить себе карнавальные костюмы. Вот в этот сладкий момент, если бы за ними подглядывали наивные мамы и папы, их чада произвели бы на них самое положительное впечатление. Каждый держал в руках иголку с ниткой и старательно тыкал ею куда ни попадя.
Уважаемый доктор Р., я, будем откровенны, хорошо знаю, что нельзя писать «тыкали куда ни попадя» и что вы, прочитав мои записи, снова, как всегда, скажете: «Хорошо бы подредактировать». Но напоминаю вам: я ведь не роман пишу, а записываю, по вашему же наущению, свои воспоминания, чтобы разобраться потом в самой себе. И если я напишу «…и старательно шили» — это получится про солдат, пришивающих пуговицы в родной казарме. И не поможет мне вспомнить о том, что выражение «куда ни попадя» привезла с собой из дома Марго. У них так говорили дома. Я думаю, у них дома пользовались и другими выражениями, но всем нам понравилось именно это, и мы первое время вставляли его в нашу речь в самые неподходящие моменты, например, общаясь с деканатом или дражайшими преподавателями. Может быть, пользуясь вашей терминологией и логикой, в которых я за последний месяц достаточно поднаторела, это был протест против скучнейших их лекций и наукообразного языка. Но пожалуйста, не говорите больше, что это надо подредактировать. Не то у меня создастся впечатление, что вы хотите продать мою рукопись в какую-нибудь редакцию под видом женского романа…
Мы решили не ходить на этот карнавал-маскарад. У нас своих забот хватало. Мы решили что-нибудь вкусненькое приготовить. А это было проблемой. Тарелок у нас не было. Кастрюля была одна и маленькая. А мы хотели курицу. Курица лежала на нашем столе и расплывалась в полиэтиленовом пакете кровавым пятном. Ее, конечно, можно бы было засунуть в маленькую кастрюльку по частям и сварить, но это был какой-то нонсенс: Новый год — и вареная курица. Мы загрустили.
Спасла нас Ветка, которая, надо сказать, хоть и была абсолютно непрактична и все время витала где-то далеко от мирских забот и хлопот, но была начинена самыми разнообразными идеями. Она быстренько обежала несколько общежитских кухонь и радостно сообщила:
— Будем готовить на бутылке.
— Ветка, — закричала я, — очнись ты, наконец. У людей трагедия, а ты чушь какую-то несешь. Может, еще нарисуешь нам курицу, чтобы мы ею довольствовались.