Я не понимал даже, хочу ли вообще устанавливать связь с ним. Ради чего? Деньги его мне не нужны, извинения тоже. Я просто ничего не хотел от него. Некоторым людям необходимо взглянуть, чтобы идти дальше, в лицо своему прошлому. Я обхожусь без этого.
И в течение долгого времени я не предпринимал никаких шагов и считал это правильным.
Но в прошлом году, примерно в годовщину смерти бабушки, начал задумываться.
Нет, этого не достаточно.
Я позвонил в его компанию. Трубку взяла женщина, я попросил позвать к телефону мистера Перрейра, сказал, что у меня есть вопросы относительно каталога, и…
Так это были вы?
О.
Рад познакомиться с вами лично.
Разумеется, кем-то она должна была быть, но я не знал, что это… Что это вы.
Как странно.
А вы тот звонок помните?
Ну конечно, нет. Да и я бы тоже его не запомнил.
Если вы не помните звонка, то, наверное, не помните и того, что сказали мне.
Да, примерно так. Вы сказали: «Он разговаривает по другой линии, перезвонит вам попозже».
Большего мне и не требовалось. Он обратился в реального человека.
Это произошло, когда вы отозвались о нем в третьем лице. До того им управлял я. Он был персонажем моего воображения с созданным мной прошлым, со словами, которые я вкладывал в его рот. И совершать поступки помимо тех, какие выбирал для него я, он не мог.
А когда вы произнесли это — разговаривает по другой линии, перезвонит вам попозже, — он словно отошел от меня. И стал делать то, над чем я был не властен. Хуже того: теперь он управлял мной, слишком занятой, чтобы разговаривать, собиравшийся перезвонить.
Я сказал вам, что перезвоню сам.
Но вместо этого послал ему письмо, в котором рассказал, кто я.
Месяц спустя он позвонил мне.
Вы, наверное, думаете, что разговор у нас получился очень эмоциональный, однако на деле мы говорили большей частью о вещах практических. Он хотел приехать в Мексику, но я сказал: нет, мне хочется увидеть Америку. Он предложил встретиться в августе. Я сказал: в июле, в начале месяца, когда я смогу оторваться от работы. Он согласился сразу. Он вообще ни с чем не спорил.
Причин бояться меня у него не было, я боялся ничуть не меньше, чем он. Боялся, что он окажется ничтожеством, что всю мою жизнь меня терроризировал колоссальный трус.
Я сказал ему: «Вы взяли мое имя».
«Это хорошее имя, — ответил он, — мне хотелось, чтобы кто-то носил его».
Он предложил оплатить мой авиабилет, но я не желал, чтобы он тратил на меня деньги. Это было бы оскорбительно. Если нам предстоит встретиться, то не по поводу денег.
В тот день, когда я должен был вылететь в США, я встал пораньше, чтобы принять душ. Мыл голову и вдруг заплакал.