— К политическим взглядам мы сейчас перейдем, — сказал он. — А спрашивать, сколько вы весите, необходимость отсутствует.
Глория бросила на него довольный взгляд:
— Большое спасибо.
— Я хотел сказать, тут вам стыдиться нечего.
Она немного увеличила мощность, на которой работал кондиционер.
— Вот и граница.
Снова появились щиты с силуэтами бегущих людей. Разрисованный заменили — сомбреро на нем больше не было. И прочие щиты тоже остались на прежних местах — те, что отсчитывали время до появления сообщения:
ВЫ ПОКИДАЕТЕ СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ
Глория искоса поглядывала на Карлоса. Он читал надписи на щитах — широко открытыми и неопределенно встревоженными глазами. Разумеется, все внимание пограничников оказалось прикованным к нему. Карлос был одним из тех, кого они старались не впускать в страну. А Глория — одной из тех, чьи права — в том числе на получение услуг — защищались законом. Если слишком многие из таких, как он, пересекают границу, страдают такие, как она. Дороги, и без того забитые машинами, забиваются еще пуще. Налоги лезут вверх, чтобы поддержать тех, кто претендует на льготы, не имея даже «зеленой карты».
Глории было неловко перед Карлосом. И неловко перед Мексикой, вынужденной терпеть такое отношение к ней. И в то же самое время Глория — как и многие калифорнийцы — негодовала на Мексику. Граждане этой страны пересекали границу гуртами. Они присваивали ее деньги и ее материальные запасы. И это они создавали для себя гетто, отказывались учить английский и захватывали радиостанции.
То, что калифорнийцы тратили так много времени на разговоры о Мексике, служило признаком определенного родства с ней, пусть даже предмет у этих разговоров всегда был один: «не следует ли нам выслать их всем скопом домой, а потом запереть ворота?» Во время практически каждых происходивших в штате выборов дождем сыпались относившиеся к иммиграции предложения. Люди рассуждали о «Мексифорнии», о том, что произойдет, когда непреклонное шествие статистических данных доберется до точки, в которой мексиканцы станут не меньшинством и даже не большинством, а правящим классом.
Мы только о них и думаем, думала Глория.
Мы? О них?
Мы.
Мы — это была она. А они были ими.
Когда ей приходилось заполнять анкеты, в которых присутствовала графа «национальность», Глория оставляла ее пустой. А всякий раз, как кто-нибудь заговаривал с ней на улицах Лос-Анджелеса по-испански, ощущала умеренное негодование. «Я говорю по-английски; я училась на врача; я прочла Чосера и получила за это высшую отметку».
— В аэропорту таможенники не так суровы, как здесь, — сказал Карлос.