— Ну хорошо, — торжественно произнес он, разрезая шпагат. — Приступим.
Впоследствии, вспоминая этот день, Глория поняла, что сильнее всего поразила ее в трупе Джозефа Геруша покрывавшая его плесень: заиндевевший, зеленый с белым пушок, которым порос серый ландшафт плоти. Геруша сильно походил на индейку, провалявшуюся забытой после Дня благодарения восемь недель на каком-нибудь холме. Живой, он был человеком не крупным, а постфактум еще и сократился в размерах. Все тело Джозефа Геруша претерпело усадку, от которой лицо его обрело выражение задумчивости, некой неизъяснимой мудрости, приберегаемой Природой для мертвецов.
Впрочем, первым, что она подумала тогда, было: что?
— Вы хорошо себя чувствуете, мэм? — Ирвин взял ее под локоть, положил другую ладонь ей на спину.
— Все в порядке. — Она повернулась к молодому человеку: — От чего он умер?
Ирвин заглянул в карточку.
— Официально? От печеночной недостаточности. Но если честно, от того, что просто умер.
Она подошла слишком близко, запах ударил ее, точно гарпуном. Покачнувшись, Глория отступила на шаг, в голове у нее все смешалось от смрада и окончательно запутавшей ее реальности Джозефа Геруша.
Известного ей также как Бэйк, бездомный обитатель мусорного бака.
Она позвонила детективу Воскбоуну.
— Мисс Мендес, — сказал он. — А я как раз собирался звонить вам.
Они договорились о встрече на восточном конце Голливудского бульвара, в одном из ресторанчиков Маленькой Армении. Образовавшийся на Хайлэнд-авеню затор вынудил Глорию несколько минут любоваться прямоугольным шпилем церкви объединенных методистов с натянутым поперек него двадцатифутовым транспарантом, призывавшим помогать жертвам СПИДа. Вооруженные фотоаппаратами туристы осаждали «Китайский театр Граумана» и «Аллею славы» в чреватых галлюцинациями надеждах узреть какую-нибудь знаменитость и наскакивали, чтобы сфотографировать ее, командами численностью человек в сорок на какого-нибудь ошалевавшего от такого переплета бедолагу, который неизменно оказывается техником студии звукозаписи, впервые за последние три дня надумавшим погреться на солнышке. Зевающий динозавр торчал из крыши музея «Верь не верь», выбирая себе на поживу кого-нибудь из числа проституток, еще не приодевшихся для вечерней работы, и сайентологов, выбежавших на улицу, чтобы покурить, — и находя их слишком тощими, непригодными в пищу.
Воскбоун уже держал наготове перо и блокнот.
— Привет, — сказала Глория и загадала: а ну как он и это запишет.
Не записал. Она сходила к стойке и вернулась с тарелкой чечевичной похлебки и лавашом.