– Сила в другом, Салль, – ответил Крэкк. – Я не хочу становиться вторым Руттом. Не хочу пировать в посмертных чертогах с Язургом и другими воинами, при жизни обагрившими себя славой. Я не хочу всего этого, и никогда не хотел.
Все то, от чего его высоколобых соплеменников бросало в радостную дрожь, Крэкка не трогало. Да что там не трогало – вызывало отвращение!
– Это не ты! Ты не можешь так говорить!
По спокойному лицу Крэкка девушка вдруг поняла, что это именно он. Сейчас его никто не мучил, не вынуждал.
– Трус, – произнесла Салль. – Ты не мужчина.
Салль уходила, а Крэкк не смел ее останавливать. Столько в словах любимой выплеснулось откровенного презрения. Молодой дикарь застыл растоптанный, совершенно уничтоженный. Лучше бы она ударила его, плюнула ему в лицо, но эти слова. От них не отмоешься, не утрешься… Салль ушла.
– Выпусти меня! – Крэкк запрыгал на месте, пытаясь содрать нейрошлем. – Сними! Не могу больше! Надоел! Выпусти!
«Ты не мужчина». Что это за бог такой, который терпит оскорбления? Или он любит обиды, удары, плевки? Крэкк не хотел снимать скальпы, но незаслуженно терпеть унижение он тоже не хотел!
«Оставьте меня в покое! Сколько можно! Меня изранили копьями, меня чуть не убил Рутт! Теперь Салль…»
– Возьми мою руку, Крэмберг! – закричал Крэкк, упал на колени и заплакал. – Забери обе руки, только верни Салль!
Пусть он только вернет ее, что ему стоит?!
Крэкк сидел на земле и плакал. Зачем ему открылась проклятая тайна людей? Он все потерял!
Слезы катились по щекам неудержимо, дикарь понимал, что не ошибся, что его догадки верны, и это только сильней его злило. И еще больше было жаль себя.
Человеческая цивилизация. Люди не противились злу, они терпели. Духи пришельцев не восставали против зла, Крэмберг не хотел жертв. Он не примет руку Крэкка, отрежь тот ее хоть по самый локоть. Масса Двести Тонн мог пролить реки крови, воздвигнуть горы трупов, но он строго следил за тем, чтобы обладатель стальной головы не сердился. От этого становилось тяжело. Нет, нейрошлем у Крэкка на плечах был легок, тягостно было на душе. Слишком неудобная ноша.
Крэкк мог взрывать горы, сносить деревни, превращать десятки квадратных километров в выжженную пустыню, но не мог даже как следует рассердиться. Какой он после этого воин? Салль права.
Идти к трусам? Жить среди трусов? Пусть и всемогущих.
Пальцы дикаря опустились на выемку справа от скулы. Щиток на подбородке раскрылся. Крэкк потянул. Нейрошлем легко соскользнул с головы.
Свободен! Дикарь, не веря удаче, вытер лицо листом папоротника. Без отрубленных рук!