И по-прежнему был недосягаем.
— Ларс, да проснись ты в конце концов. Сколько тебя можно будить!..
Я открыл глаза и увидел Крысобоя, склонившегося надо мной.
— Это так приятно: лицезреть каждое утро твою рожу!.. — огрызнулся я, поднимаясь с водяного матраса.
— Ты еще и хамишь, — обозлился Марк.
— Лучше расскажи, куда ты Гвинплея дел? — вступила в разговор Музыкантская.
— Что значит дел? — возмутился я. — Я его прикончил у шлюза. Там и оставил.
— У шлюза его не было, — сказала Рената. — На полу лужа крови. А тела нет.
Честно говоря, я не был поражен. Но в душе зашевелилось недовольство:
— Клинча спрашивали?
— Они не убирали тела.
И что из этого могло следовать? Что Гвинплей Плант жив? Вполне возможно. Я бы даже сказал, вероятнее всего. Конечно, он мог дотянуться до шлюзовой камеры и вывалиться на дно, да там и подохнуть в зарослях водорослей, но что-то мне мало верилось в подобное. Вероятнее всего, Гвинплей Плант остался жить. А значит, нужно торопиться на базу, пока ее не достиг Плант.
— Надо возвращаться, — изрек я.
— Мы уже позаботились об этом, — отозвалась Рената. — Или ты думаешь, что ты один такой умный?
— Клинч выделил нам трех прульхов, — сообщил Марк.
— Кого выделил? — не понял я.
Вот уж точно — прульхи какие-то появились.
— Прульхов. Да это животные их. Транспорт подводный. Они еще огнем шмаляют, — пояснил Крысобой. — Ну, на скатов похожи.
— Долго я спал?
— Часа три. Как со дна вернулся, так и завалился.
— Значит, у Планта три часа форы.
— Только на прульхах куда быстрее получится, чем на своих двоих, — заметил Крысобой.
— Это точно.
Приготовления в обратный путь уложились в пять минут. Мы прибыли налегке и отбывали, не отягченные лишним весом. Разве что новыми проблемами, но они не имели физического веса.
Прульхи дожидались нас на дне. Вокруг них порхали сотни аборигенов, словно бабочки над пасекой, но животные невозмутимо жевали водоросли и мало обращали внимание на хаос, что творился вокруг.
Аборигены провожали нас.
Клинч спустился вместе с нами из города и, не проронив ни слова, точно дал обет молчания, приблизился к прульхам.
«Клинч», — позвал я мысленно, и он наконец откликнулся:
«Я слышу тебя».
«Как мы на этих пру… как мы на них поедем, если мы даже управляться не…»
«Я понял тебя. С вами поедут трое всадников. Они довезут вас».
«И ты?»
«Нет. Я останусь здесь».
«Прощай, Клинч. Наверное, мы больше не увидимся».
Я чувствовал, что это именно так.
«Мы не увидимся больше! Прощай! И помни, ты сам в силе выбрать себе путь!»
Я не понял, что он хотел мне этим сказать, но на всякий случай запомнил мыслеобраз — переплетение дорог и развилка, на которой я стою. Одна из дорог заасфальтирована и оборудована забегаловками по трассе, туалетами, заправками, а оставшиеся дороги больше походили на тропы, проложенные сквозь дремучий хвойный лес. И я чувствую, что идти мне нужно именно по шоссейной трассе, где, может быть, мне удастся разжиться авто, но я также знаю, что в силах ступить и на тропу, которая уведет меня в неизвестность, но эта тропа будет чище и правильнее, чем прямая автострада.